Книга Воспоминания фаворитки [= Исповедь фаворитки ] - Александр Дюма

— Его превосходительство герцог д’Асколи.

Вошел герцог д’Асколи. Мы с королевой обе вскрикнули от удивления. Он был в костюме короля, а поскольку они были одного роста и одних лет да и в комнате царил полумрак, мы в первое мгновение приняли его за самого Фердинанда.

Однако королева быстро поняла свою ошибку, и тотчас супружеская проницательность подсказала ей, что за этим переодеванием кроется нечто постыдное.

Встав с места, она сурово осведомилась:

— Герцог, что означает этот маскарад?

— Увы, государыня, ничего веселого он не означает, — отвечал герцог, — но, по крайней мере, доказывает мою преданность королю.

— Королю? И где же он сам?

— Здесь, государыня.

Королева быстро взглянула на меня и переспросила:

— Где это «здесь»?

— В своих апартаментах.

— Ах, так! Похоже, он не осмеливается предстать передо мной?

Затем, помолчав, она произнесла:

— Неаполитанцы разбиты, не правда ли?

И, поскольку герцог колебался, прибавила:

— Ну же, если король женщина, то зато я — мужчина. Говорите все, как есть!

— Да, государыня, это полный разгром.

— Славный Нельсон! — обратилась она ко мне. — Как видишь, чутье его не обмануло. Стало быть, этот генерал Макк действительно идиот, как мы и предполагали?

— Я могу лишь сказать вашему величеству, что неаполитанская армия полностью разбита.

— Вы уверены, что эта новость верна?

— Мы узнали ее, король и я, из собственных уст генерала Макка.

— Генерала Макка?

Королева схватила меня за руку и судорожно стиснула мои пальцы.

— Ясно, что мне придется испить чашу позора до дна, — прошептала она.

— Но в конце концов, сударь, — обратилась я к герцогу, в то время как королева рвала зубами свой носовой платок, — неужели вы не можете сообщить ее величеству никаких подробностей?

— Я не могу сказать ее величеству ничего, кроме того, что знаю сам.

— Так скажите же это! — закричала королева. — Не медлите! Мне, признаться, не терпится узнать, по какой причине на плечах у вас королевское одеяние, а на шее — королевские кресты.

— Пусть ваше величество соблаговолит терпеливо выслушать меня, — произнес герцог с поклоном, — в противном случае мне придется возвратиться к королю и сказать ему, что вы не пожелали меня слушать.

— Вы взываете к моему терпению, сударь, — что ж, будь по-вашему. Я обещаю быть спокойной. Говорите!

— Итак, государыня, мы вчера вечером были вместе с его величеством в ложе театра Аполло, когда около девяти часов вечера дверь внезапно распахнулась и перед нами явился генерал Макк, весь в грязи, как тот, кто только что проделал долгий путь. «Государь, — сказал он, — вы видите перед собой человека, который в отчаянии от того, что вынужден сообщить вам подобную новость, но мы повсюду разбиты наголову, наше войско рассеяно, рассечено, это всеобщее отступление, а точнее, бегство. Спасти ваше величество может только ваш немедленный отъезд в Неаполь — это единственная надежда. Тогда, освободившись от заботы о сохранении вашей драгоценной жизни, я попытаюсь собрать армию и взять реванш».

— Ничтожный бахвал! — пробормотала королева.

— Вы понимаете, государыня, — продолжал герцог, — как поразило короля подобное известие. Он смотрел на Макка, ни слова не говоря, на нем лица не было. Потом его величество вдруг поднялся и бросился вон из ложи. К счастью, из зала ничего не было видно, так что все подумали, будто король вышел в комнату, соседствующую с ложей. Нельзя было позволить кому-либо догадаться, что мы бежим: римские якобинцы, желая отомстить за казни, совершавшиеся по приказу короля, следили за ним и могли бы, проведав, что Макк разбит, покуситься на особу государя. Прежде чем отсутствие короля было замечено и раньше чем распространилась весть о победе французов, мы уже были во дворце Фарнезе. Там король сел на коня и в сопровождении дюжины офицеров и нескольких наиболее приближенных слуг — в их число его величество соблаговолил включить меня — пустился в путь. Мы выехали через Народные ворота и, обогнув городскую стену, достигли ворот Сан Джованни. Оттуда король под охраной эскорта из семи-восьми человек, пустив коней во весь опор, около одиннадцати вечера прибыл в Альбано. Его величество осведомился у почтмейстера, найдется ли у того карета, но был только кабриолет. Пока в него впрягали лошадей, король отвел меня в сторонку и попросил поменяться с ним одеждой, что я тотчас исполнил…

— Зачем это вам было меняться с ним одеждой? — спросила королева.

— Не знаю, государыня, — отвечал герцог. — Но, поскольку просьба его величества равносильна приказанию, я повиновался.

— Приказанию, приказанию! — раздраженно повторила королева. — Но в конце концов всякое приказание должно же иметь цель!

Герцог поклонился, не произнося ни слова.

— Но я хочу знать, — королева в нетерпении топнула ногой, — на что король рассчитывал, выдумывая этот маскарад.

— Вам угодно это знать, сударыня? — осведомился король, входя в комнату и падая в кресло, так же как обычно поступал, возвращаясь с охоты. — Я рассчитывал, что, если якобинцы нас схватят, они повесят д’Асколи, а не меня.

— И?.. — спросила королева.

— И, если его повесят, я буду спасен!

Королева воздела руки, потом закрыла ими лицо, шепча:

— О-о!..

— Ну да, — продолжал король, не слишком понимая смысл ее восклицания. — Они ведь и вправду сделали бы это: они если что говорят, то уж так и делают, эти негодяи якобинцы!

— И вы бы допустили, чтобы вашего друга повесили вместо вас? — вскричала Каролина.

— Ну еще бы! Хоть два раза!

— И вы бы дали повесить себя вместо короля, герцог? — спросила королева, поднимаясь с места и подходя к герцогу.

— Разве жертвовать жизнью за своего господина не долг подданного? — просто отвечал тот.

— Ах, сударь, — воскликнула королева, обращаясь к мужу, — ваше счастье, что у вас есть такой друг! Берегите его как свое сокровище! Весьма вероятно, что, потеряв его, вы более не найдете подобного.

Потом, обернувшись ко мне, она проговорила:

— Впрочем, и мне не на что жаловаться, ведь я уверена, что Эмма в случае нужды сделала бы для меня то же, что герцог был готов совершить для вас.

С этими словами она обняла меня:

— Пойдем, Эмма, пойдем! Отрадно видеть такого придворного, но сколь прискорбен вид подобного короля!

LXXXII

Вернувшись к себе, королева позвонила и приказала заложить карету.

Я смотрела пристально на нее, пытаясь проникнуть в ее помыслы. Заметив это, она сказала: