Книга Динка - Валентина Осеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, собирается народ охотно, только ведь сами знаете, слежка за нашим братом... Но все же умудряемся. Вон Василий иногда брошюрку какую почитает... А то один раз Николай на отпуск приехал, много чего интересного порассказал.
Подружились. Марина обещала обязательно побывать в кружке... После разговора с Иваном она ожила и вскоре писала брату письмо:
«Наконец-то я опять вхожу в русло; все время чувствовала себя оторванной от главного дела, но сейчас уже готовлюсь к докладу, подробнее при встрече... Скоро ли ты вырвешься к нам? Динка уже отпущена на каникулы; Алина и Мышка готовятся к экзаменам... Хотя бы все эти волнения были уже позади...»
Обрадовав Марину своим появлением в их семье, Иван был и невольной причиной небольшой размолвки между Мариной и Васей.
Однажды Марина сказала:
– Вася! Почему вы никогда не говорили, что у вас есть такой друг? Сколько времени мы уже знакомы, и вы ни разу не привели к нам Ивана.
Вася не умел кривить душой. Облокотясь на подушку, он сморщил давно не бритое, колючее, как у ежа, лицо и, нахмурившись, сказал:
– Если хотите правду, то вначале ваша семья не производила на меня солидного впечатления.
– Несолидное впечатление? – удивленно переспросила Марина. – Что это значит?
– Ну, как бы вам объяснить? Какая-то интеллигентская расхлябанность, эдакая барская благотворительность по отношению к Леониду...
Марина вспыхнула:
– Барская благотворительность?
– Погодите, погодите! Это же было вначале. Сейчас я уже во всем разобрался... И я сам завидую Леониду. Но вы спрашиваете, и я отвечаю. Для меня идеал – это простая, честная рабочая семья. Я и детей своих воспитывал бы гораздо проще. А ваши девчонки ревучие, нервные...
– Ревучие, нервные... – с горечью повторила Марина. – Что ж делать, Вася... У них было тяжелое детство.
Марина повернулась и хотела уйти, но Вася не дал ей уйти.
– Марина Леонидовна! Простите меня, окаянного... Я ж вас всех люблю! Примите меня в вашу семью хоть каким-нибудь сводным братом; я теперь без вашей семьи еще больше сирота, чем был...
– Мы вас уже приняли, Вася, но еще не раз мы поспорим и поругаемся с вами... Надо глубже смотреть на вещи, – грустно сказала Марина.
– Все! Все! – кричал Вася. – Я сам себе не прощу, что так думал!..
– Вот что значит поверхностно судить о людях, – каялся потом Вася, рассказывая Лене об этом разговоре. – И как я мог так думать? Ведь Марина Леонидовна отдала революции все, что имела: и лучшие молодые годы, и любимого мужа, и себя, и своих детей... А я еще смел упрекать ее, что они нервные... – мучился Вася.
В столовой звенели чашки. Динка села на кровать и прислушалась. Мышка и Алина поспешно допивали чай, они торопились в гимназию. Для них наступили страдные дни перед экзаменами.
«А мне уже не надо в гимназию!» – с торжеством подумала Динка и, вспомнив мамин «подарок», набросила платье и побежала в столовую. Алина и Мышка уже ушли, Леня занимался в своей комнате, Марина убирала со стола.
– Умойся, Диночка, и вымой чашки! Я очень тороплюсь, – сказала она, вешая на спинку стула чайное полотенце.
– Я сейчас... Подожди одну минуту, мамочка! Ты ведь еще не сказала, где мне можно гулять.
– Ой, Динка! Ну что же ты в последнюю минуту? Я могу опоздать на службу!
– Ну, мамочка, у меня весь день пропадет! – взмолилась Динка. – Ты только назови улицы... Ну, что тебе стоит!
– Ну хорошо! Мы уже с тобой говорили... Я разрешаю тебе гулять по Владимирской до сквера и по Кузнечной на бульваре. И все! Все! Все, Дина!
Мать решительно вышла из комнаты, но Динка побежала за ней:
– Мамочка, а по Бибиковскому бульвару... Там же самое интересное, там памятник...
– Ну, Дина, – натягивая пальто и наскоро припудривая перед зеркалом нос, говорила Марина. – Если ты начнешь обходить все памятники...
– Да не все, а только на Бибиковском...
– Ну хорошо... Только не вздумай самовольно расширять зону своих прогулок, – торопливо спускаясь с лестницы, сказала Марина.
– Нет, нет, мамочка, я не вздумаю... А что это такое – зона? – перегнувшись с площадки лестницы, спросила Динка.
– Некогда, некогда... Потом объясню, – махнула рукой Марина.
Дверь хлопнула. Динка, подскакивая на одной ножке, побежала одеваться. Настроение у нее было светлое, праздничное. Еще бы! Наверно, в первый раз в жизни она шла гулять не тайком, не украдкой, а с полного разрешения мамы. Динка присела перед комодом и, переворошив нижний ящик, вытащила платья сестер. Ей хотелось надеть что-нибудь посолиднее и подлиннее. Мышка была выше ростом, но она все еще носила платья до колен, поэтому Динка вырядилась в голубенькое, с оборочками платье Алины. Посмотрев на себя в зеркало, она осталась очень довольна. Платье доходило ей почти до щиколоток, а пышные оборки расширяли его книзу, как колокол... На самом дне ящика Динка обнаружила старенький, расшитый стеклярусом ридикюльчик. Это была одна из тех никому не нужных вещей, которые почему-то никогда не теряются и преданно следуют за хозяевами, куда бы они ни переехали.
– Ого! Ридикюльчик! – обрадовалась Динка и, примерив его на руку, прошлась по комнате. – Я буду ходить всюду медленно, как самая приличная девочка в Киеве!
Выйдя в столовую, Динка увидела, что грязная посуда все еще стоит на столе.
– Ой! Я забыла вымыть... Маруся! – крикнула она в кухню. – Маруся! Мама просила вас убрать со стола и вымыть посуду, – важно сказала Динка и, повесив на руку немного ниже локтя свой ридикюль, медленно прошла мимо остолбеневшей Маруси.
– А то що така за мадама? Куды-то ты вырядилась людям на смех, га? А ну я покличу сюды Леню! Стой, стой! Ось я скажу матери, що ты мени языка показуешь! Задержись, кажу!
Но Динка, размахивая своим ридикюльчиком и держа за резинку красную шляпку, поспешно съехала по перилам и, захлопнув за собой входную дверь, выбежала на улицу.
– Вот так зона! – торжествующе повторила она про себя непонятное, но понравившееся ей слово. – Пошла зона на все четыре стороны!
Динка гуляла. Она шла по Бибиковскому бульвару медленно и важно. Из-под красной фетровой шляпки, с черной резинкой под самым подбородком, сползали на плечи две толстые неповоротливые коски с вьющимися концами; слишком длинное платье путалось в коленках, и Динка придерживала его сбоку, как важная дама свой длинный шлейф...
На правой руке ее, поблескивая потускневшим от времени стеклярусом, покачивался на ходу черный ридикюльчик.
Над головой Динки, весело перепархивая с ветки на ветку, неустанно чирикали птицы. Казалось, что провожают ее на прогулку все одни и те же птицы; а может, они передавали другим:
