Книга Земля под ее ногами - Салман Рушди

Что? Теперь Мексика хочет знать, не были ли агенты Соединенных Штатов или Европейского союза замешаны в происшедшем на ее земле грандиозном землетрясении. Был ли это своего рода пробный шар, демонстрация суперсилы сильного слабому? Боже, всегда найдется тот, кто испортит удовольствие. Читайте по нашим губам. Конечно нет. Разве мы позволили бы Вине Апсаре погибнуть в каком-то военно-промышленном мегазаговоре? Это просто безумие. Мы любили эту женщину. Чего только мы не отдали бы, чтобы она была сейчас здесь, живая и невредимая, и пела нам, прямо сейчас. Мексиканское землетрясение было природным феноменом, который мы изо всех сил пытаемся понять. Лучшие умы занимаются этим. У матери-природы бывают приступы плохого настроения, и нам следует улавливать их, чтобы спокойно жить на земле, в нашем доме. Мы должны накопить знания, которые позволят создать системы и технологии, способные свести к минимуму риск повторения подобной катастрофы. Вместе с мексиканским народом мы всем сердцем скорбим по погибшим.

О'кей? Договорились? Ну, тогда всё о'кей. О'кей.

Распад Советского Союза — это хорошо. Победа свободного мира — тоже хорошо. Мы хорошие ребята. Плохиши проиграли. Новым делом планеты стал бизнес. Возрадуемся.

Мир.

Я? Не спрашивайте меня. Как я уже сказал, со дня смерти Вины голова моя пошла кругом. Если вы спросите меня (не спрашивайте), то скажу, что феномен Вины вдохновил людей, они восстали и изменили свою жизнь. Если спросите меня — отвечу: все что нам надо — это любовь. О колеблющейся земле не спрашивайте. Может быть, это мать-природа, или НАТО, или Пентагон. А что касается меня, то я вижу привидения. Все свою жизнь я отказывался признавать иррациональное — и теперь оно здесь, в моих работах. Чудо иррациональности: призрак женщины на моих фотографиях. Столкновение миров. Мне лезут в голову дикие мысли, всякие гипотезы о том, что, несмотря на все бахвальство, на все разглагольствования о конце истории, нынешняя вереница катастроф, возможно, никак не связана ни с победой, ни с поражением; возможно, землетрясения вообще вне зоны нашего контроля, может быть, это всего лишь сигналы, предупреждающие о приближении главного события — конца света. Или конца одного мира. Нашего или какого-либо еще, но не спрашивайте меня какого.

Повторюсь: библиотека мифов Дария Камы ближе всего к тому, что мне необходимо, чтобы оказаться в мире вымысла. Неувядающие истории, оставленные нам в наследство древними религиями — ясень Иггдрасиль[342], корова Аудумла[343], Уран-Варуна[344], индийское путешествие Диониса, тщеславные олимпийцы, сказочные монстры, легион уничтоженных, принесенных в жертву женщин, метаморфозы, — продолжают владеть моим вниманием, в то время как иудаизм же, христианство, ислам, марксизм и рынок совершенно меня не увлекают. Это верования для первых полос газет, для Си-эн-эн, но не для меня. Пусть себе сражаются за свои старые и новые Иерусалимы! Для меня ньюсмейкеры — это Прометей и Нибелунги[345], Индра[346]и Кадм[347].

Ко всему прочему с самого детства существенной добавкой к моей жизни были два живых мифа — Ормус и Вина. Для меня этого было более чем достаточно.

Влюбившись в Вину, я осознавал, что пытаюсь прыгнуть выше головы. И все же я совершил этот прыжок и не упал всем на потеху. Это человеческий героизм. Я горжусь этим как ничем другим. Мужская любовь — это своего рода самооценка. Мы позволяем себе любить только тех женщин, за которыми, по нашему ощущению, имеем право ухаживать, о которых смеем мечтать. Молодой Ормус, красивый дьявол, имел полное право претендовать на богинь. Он разрешил себе представлять себя рядом с ними, добиваться их и (в его случае) реализовывать свои стремления. А затем Вина, его подлинное божество, — она появилась и исчезла. Первое время, после того как она оставила его, он искал ее в других женщинах — в их телах, их губах. Теперь так не получится. Или сама Вина — или никто. — Но ее больше нет в этом мире. — Тогда найди ее, где бы она ни была.

Сейчас, надо признаться, это и моя позиция. Потому что, с меньшим правом, чем Ормус Кама, я тоже посмел мечтать о Вине; и она улыбнулась и мне тоже; и оставила меня с опустошенным сердцем.

Еще одно слово об Ормусе: его ранний дар предвидения, звучащая в его голове музыка будущего стали первым испытанием для моих антииррациональных инстинктов. В этом случае я нашел ответ в виде вполне разумного аргумента — неполноты человеческого знания: признать, что мы не понимаем какой-то феномен, вовсе не значит признать существование чуда; это лишь подтверждение того, что мы осознаём ограниченность человеческого знания. Наши предки выдумали бога, чтобы объяснить непостижимое — ослепительную тайну бытия. Существование необъяснимого, однако, не является доказательством существования бога… Послушайте, если я снова разогреваю этот вчерашний суп, то только потому, что хочу сказать о вещах, странных для меня, — странных потому, что они принадлежат к миру «волшебного», необъяснимого. Мне придется говорить о «Марии», и ее «учительнице», и в моем солидном возрасте признать то, с чем труднее всего согласиться взрослому человеку, — ту истину, которую Гамлет, узрев призрак, заставляет признать Горацио: что есть на небесах и на земле нечто большее, чем то, что доступно его — моей — философии.

Вернувшись к работе после долгого перерыва — осенью 1991 года, через некоторое время после посвященной Вине выставки в «Орфее», — я решил сделать цикл фотографий о той Вине, которую я помнил, о памяти, ее ошибках и ее далеко не абсолютной власти над прошлым. Я снова на побережье, в прижавшемся к самому краю утеса доме Мака Шнабеля у Монток-Пойнт, где благодаря волнорезам в воздухе всегда витает ощущение непрекращающегося шторма — даже когда на небе ни облачка. Для этой серии фотографий мне понадобилось пара жестких стульев с прямой спинкой, два зеркала, две куклы в человеческий рост и еще несколько предметов. Вот как это должно быть. Мужчина в маске (на самом-то деле маска — это две повязки на глазах, их завязки перекрещиваются на лбу в виде буквы X) сидит на одном из стульев, спиной к стене, на которой висят овальные рамы, и в них видны неясные образы женщин с фотографий Ньепса, Дагера. У мужчины на коленях — круглое зеркало. На первой фотографии цикла в круглом зеркале будет отражаться обнаженное женское тело в прямоугольном зеркале, само тело будет наполнено светом, и только мягкость контуров будет свидетельствовать о его женственности.