Книга Отец и мать - Александр Донских

Наконец, зажгла лампадку и свечки перед ликом Державной. Икона обычно искристыми пурпурными бликами вспыхивала вся, озарялась, точно бы объятая пламенем, тревогой, переживаниями. Сейчас же отозвалась на огоньки каким-то очень тихим, даже трепетно дрожким свечением. Красные одеяния и взор Богородицы просияли в глаза Екатерины мягко, приветно, очевидно говоря: «Здравствуй, хозяюшка. Заждались тебя». А младенец Иисус так и вовсе взглянул на Екатерину глазами маленького мальчика, почти что Колиными глазами, – с любознательностью наивной, с доверчивостью голубиной.

Прибралась во всё чистое, повязала голову светлой косынкой, опустилась на колени, потянула переливчатую ниточку слов:

– Мира Заступнице, Мати всепетая! Со страхом, верою и любовию припадающе пред честною иконою Твоею Державною, усердно молю Тя: не отврати лица твоего от прибегающей к Тебе. Умоли, милосердная Мати Света, Сына Твоего и Бога нашего, сладчайшего Господа Иисуса Христа, да сохранит в мире страну нашу, да утвердит державу нашу в благоденствии, и избавит нас от междоусобныя брани, да укрепит святую церковь нашу православную, и незыблему соблюдет ю от неверия, раскола и ересей. Не имамы иныя помощи, разве Тебе, Пречистая Дево. Ты еси всесильная христиан Заступница пред Богом, праведный гнев Его умягчая, избави всех с верою Тебе молящихся от падений греховных, от навета злых человек, от глада, скорбей и болезней. Даруй нам дух сокрушения, смирения сердца, чистоту помышлений, исправление греховныя жизни и оставление согрешений наших. Да вси, благодарно воспевающе величие Твое, сподобятся Небеснаго Царствия, и тамо со святыми прославим Пречестное и Великолепое имя в Троице славимаго Бога, Отца и Сына и Святаго Духа.

Поднялась с колен, приложилась губами к иконе и шепнула, словно бы таясь даже от самой себя:

– Мати всепетая, позволь быть откровенной с Тобой до самых глубоких глубин души моей. Прости, но произнесла я сейчас слова обязательные, заученные, а сказать нужно те, что живут в моём сердце: позволь поблагодарить Тебя, Пречистая Дево, что Коля со мной… что… что сестра моя Мария…

Но неожиданно услышала голос – внутри ли себя, во внешне ли, – не разобрать было, да и, усомнилась, словами ли сказано было:

– Святого Иннокентия Кульчицкого забыла. К нему ездила испрашивать милостей великих – его и благодари за сына.

– Прости, отче Иннокентие! – обратилась она к иконе святого. – Возбранный в бедах и скорбех, заступниче, благоутробия неистощимое сокровище, великаго тя пред Господом ходатая, и чудес множеством свидетельствованна помощника имущии, к тебе, отче Иннокентие, во обстоянии от всяких нужд и зол с верою и любовию притекаю, и тако ти во уповании зову: радуйся, Иннокентие, великий в скорбех помощниче.

Помолчала в нетвёрдости. Огоньки свечные покачивались и вздрагивали: казалось, кто-то дышал на них от иконостаса. Наконец, насмелилась сказать, как хотелось и – была уверена – вызрело:

– Спасибо тебе, отче Иннокентие, за сына. Одно смущает и тревожит меня – через смерть сестры пришло ко мне счастье. Хотя и сказала Мария перед смертью, что мне завещает сына, а всё одно неспокойно мне. Совесть в смятении, в сердце печёт. Понимаю, понимаю – счастьем великим озарилась моя жизнь, но… Но верное ли оно, отче Иннокентие?

Молчала, всматриваясь в лик святого отца. Слушала тёплую тишину дома, восковый потреск огоньков, переживательный позвон цепи Байкалки, долгие эхи отстуков поездов по Иркутному мосту, различая в этом многообразии звуков, как ей казалось, дыхание Коли, спавшего, однако, на значительном отдалении в соседней комнате при закрытой двери.

Постояла ещё, но – не было ей ответа. Ни в сердце её, ни извне.

С крестными знамениями поясно поклонилась на божницу, загасила свечи, отошла. Подбросила в печку дров, оставила в дымоходе небольшую прощелину: к утру печь, помалу выпуская дым, сызбытком напитается жаром от берёзовых поленьев – и весь день и вечером будет в доме очень тепло.

И всегда отныне в этом доме будет тепло и приютно!

Прилегла рядом с сыном, хотела смотреть на его пыхающее влажными губами лицо, думать, мечтать, однако в мгновение уснула, как если бы тысячи лет прожила в беспокое, без сна. Однако в круговороте мыслей успела уловить и запомнить цветастые, но угасающие искрами лоскутки слов:

«Несчастная ты душечка из школьной программы – вот кто ты такая!»

«Сейчас кто-нибудь постучится и… и-и-и!..»

«А я не открою!»

Глава 68

Утром, пока не проснулся сын, сбегала к соседке – бабе Маше. Сговорилась – до обещанного в библиотечном профкоме места в детском саду с нею будет оставлять сына. Та, угрюмоватая, прижимистая забайкальская чалдонка с тяжеловатыми монгольскими скулами, от денег неожиданно отказалась, стыдливым, но вроде как гневливым, румянцем вспыхнув на смуглых, дряблых щёках:

– Какие ещё деньги, Катя?! Окстись! Мы уж почитай ближе с тобой, чем рóдные какие. С Евдакеей Павловной, царствие ей небесное, приятельствовали домами, деток еёных, случалось, нянчила я, когда она в школу на уроки бегала, а муж еёный, офицер, Платоша-то Андреич, Царствие и ему небесное, бывал в походах с красноармейцами. И с тобой, Катя, соседки мы, слава богу, добрые – поди, ни разочка не поцапались, всё по-людски уговариваем. Ты, чего не попросила бы я, опрометью несёшься ко мне пособлять, ан потому и я, хоть и старая развалина уже, хочу быть тебе мало-мало гожей. Чего стоишь, рот разинула? – тащи сюда мальчонку! Только сразу предупреждаю: ежли забузит чего, заартачится, разбойник этакий, – отшлёпаю по мягкому месту. У меня не завольничаешь!

Но сама, однако, посмеивалась стрелочками морщинок у глаз.

– Спасибо, баба Маша, – обняла Екатерина суровую с виду, но добросердую старуху, – спасибо, родненькая вы моя.

Наконец – на работе! Библиотека – тоже её дом, тоже её храм и пристань. Глубоко вобрала в себя запах книг – до чего же они душисто пахнут! А другие работницы или читатели некоторые говорят:

– Фу, типографией воняет! Фу, бумагой с клеем прёт! И пыль эта, пыль – на лёгкие так и садится, разъедает их!

Понимали бы они что! Книга пахнет книгой и ничем иным. А от великой книги веет ещё и жизнью во всех её самых прекрасных проявлениях.

Шепнула с принаклоном, войдя в свою вотчину – в читальный зал:

– Здравствуйте, Александр Сергеевич.

«Приветствую тебя, барышня-крестьянка, – мысленно ответила сама. – Без тебя, хозяюшка, за порядком приглядывал – оцени!»

Осмотрелась, прищёлкнула двумя пальцами:

«Как и всё у вас, Александр Сергеевич, – шик-модерн! Походатайствую о присвоении вам титула ударника коммунистического труда».

«Гх, гх, благодарствую!»

Вскоре гурьба работниц набилась к ней в подсобку – наперебой теребили её, выспрашивали, подтрунивали, мешая заполнять формуляры:

– Ну, что, Катя: как мальчишечка твой? Капризный? Ты, если что, ему спуску не давай, а то на шею сядет и будет погонять!