Книга Смысл ночи - Майкл Кокс

Я не стану говорить о причине своей добровольной ссылки, чтобы не причинять Вам больше боли, чем уже причинил. Я не избежал наказания, как могут думать иные; я каждый час каждого дня терплю наказание за свой чудовищный поступок и за побуждения, заставившие меня совершить его. Мой враг и я были сделаны из одного вещества, закалены в одной печи творения; наши образы, вычеканенные на двух сторонах одной монеты, существовали обособленно, но не отдельно друг от друга, связанные алхимией судьбы. Я убил его, но тем самым убил и большую часть себя.

Я часто думаю о ней — я говорю о своей родной матери. О том, как мы с ней похожи и как обоих нас погубила уверенность, что мы вольны наказывать тех, кто сделал нам зло. Что касается до меня, мною двигало неумолимое и ложно истолкованное чувство фатальности, в котором я видел оправдание любым своим поступкам. В изгнании я стал умнее. Моя прежняя вера в Рок, постоянно толкавшая меня все дальше и дальше, стала причиной моей погибели; но сейчас я нашел облегчение и утешение в более суровой вере: что все мы грешники и все предстанем перед судом Божиим. И что мы не должны бороться с тем, что мы не в силах исправить.

Конечно, я много думаю и о своей милой девочке, которую буду любить до конца жизни, как Вы любите мою мать. Жестокая, о жестокая! Как могла она предать меня столь вероломно, когда знала, что я люблю ее больше всех на свете, люблю такой, какая она есть. Но хотя она причинила мне муку почти нестерпимую, я не в силах отказать ей в прощении. Я слышал, она унаследует то, что должно было бы принадлежать мне. Но она потеряла больше, чем сможет приобрести когда-либо; и, как мне, ей придется ответить за свои поступки.

Я живу здесь в весьма скромных условиях, но у меня и потребности скромные. Единственным моим товарищем является одноглазый кот безобразнейшей наружности — он появился здесь в первое же утро по моем прибытии и так и остался со мной. У меня хватило чувства юмора, чтобы назвать его Джуксом.

Итак, мой дорогой старший компаньон, я наконец подошел к главному вопросу, занимающему меня, и хочу попросить Вас о последнем одолжении — если еще могу рассчитывать на Вашу доброту. На протяжении полугода, с самого своего приезда сюда, я излагал на бумаге все события своей жизни и в результате исписал изрядную стопку почтовой бумаги, купленной нарочно для данной цели перед отъездом с Майорки. Вчера поздно вечером я наконец отложил перо и убрал рукопись в деревянную шкатулку с замком. Сейчас я пойду на встречу с одним англичанином по имени мистер Джон Лазарь, судовым агентом с Бимитер-стрит, Сити, — он любезно согласился доставить шкатулку Вам в Кентербери. Он знает меня под другим именем, и я уверен, Вы не станете выводить его из заблуждения. Ключ от шкатулки я пошлю Вам отдельно.

Если Вы не возражаете (на что я очень надеюсь), я попросил бы Вас отдать рукопись в переплет (могу порекомендовать мастерскую мистера Ривьера на Грейт-Куин-стрит), а потом, коли получится, тайно поместить том в Эвенвудскую библиотеку, где его могут найти, а могут и не найти в будущем. Просьба обременительная, я знаю, но мне больше не к кому обратиться с ней.

Мне хотелось бы узнать о многом — о своих знакомых, о делах в мире, оставленном мной, а в первую очередь о Вас: как Вы поживаете, пополняется ли Ваша библиотека и вполне ли Вы оправились от недуга. Я теперь одиночка и никогда уже не смогу жить прежней жизнью. Но я молюсь — правда, молюсь, — чтобы Вы жили долго, счастливо и в добром здравии; и я прошу у Вас прощения за содеянное.

Вот что я понял, пока писал свою исповедь на этом последнем берегу:

«Не возвышай злобы врага своего настолько, чтобы говорить: от него происходят несчастья мои. Не принижай времена и нравы настолько, чтобы говорить: от них происходят несчастья мои. Не почитай богиню судьбы настолько, чтобы говорить: от нее происходят несчастья мои. Угождай Господу, и тогда ты загарпунишь любого Левиафана».[321]

Я мечтаю о крепком сне и теплом английском дожде. Но они не приходят.

Э. Г.

Приложение

Ф. Рейнсфорд Даунт (1819–1854)
Список опубликованных сочинений

(В порядке публикации. Во всех случаях место издания — Лондон.)

Итака. Лирическая драма (Эдвард Мокстон, 1841).

Минская дева. Поэма в двадцати двух песнях (Эдвард Мокстон, 1842).

Татарский царь. Сказание в XII песнях (Эдвард Мокстон, 1843).

Агриппа и другие поэмы (Дэвид Боуг, 1845).

Пещера Мерлина. Поэма (Эдвард Мокстон, 1846).

Дитя фараона. Баллада о Древнем Египте (Эдвард Мокстон, 1848).

Воспоминания об Итоне, Субботнее обозрение (10 октября 1848).

Монтесума. Драма (Эдвард Мокстон, 1849).

Завоевание Перу. Драматическая баллада (Эдвард Мокстон, 1850).

Мои ранние годы (Чапмен и Холл, 1852).

Пенелопа. Трагедия в стихах (Белл и Далди, 1853).

Американские сонеты (Лонгман, Браун, Грин и Лонгман 1853).

Rosa Mundi и другие стихотворения (Эдвард Мокстон, 1854).

Эпиметей и другие стихотворения, изданные посмертно (2 т., Эдвард Мокстон, 1854–1855).

Искусство эпической поэзии (Джон Мюррей, 1856).

Благодарности

Литературные и фактологические источники, которыми я пользовался, слишком многочисленны и зачастую слишком очевидны, чтобы приводить полный список. В частности, существует великое множество очерков и прочих письменных свидетельств о средневикторианском Лондоне, и я обильно заимствовал из них различные сведения. Тридцать лет назад, когда у меня возник замысел этого романа, за подобными материалами приходилось обращаться в Главную архивную библиотеку. Теперь же многие из них находятся в свободном доступе в интернете — вниманию заинтересованных читателей предлагаю, например, великолепный сайт Victorian Dictionary, созданный и поддерживаемый Ли Джексоном (www.victorianlondon.org). В число важнейших источников исторических и бытовых реалий входят, разумеется, работы Генри Мэйхью, чье социологическое исследование «Лондонские трудящиеся и лондонские бедняки», изданное в 1851 году, не может обойти стороной никто из пишущих документальные или художественные произведения о средневикторианском периоде; а также менее известные очерки и репортажи Джорджа Огюста Сала.

Прообразом Эвенвуда, ставшего проклятым наваждением для Глайвера, послужили три реальных усадьбы: Дрейтон-хаус, частная резиденция семейства Стопфорд-Саквиллей в моем родном графстве Нортгемптоншир; Дин-Парк, поместный дом Джеймса Томаса Бруднелла, седьмого графа Кардигана (стяжавшего славу в сражении при Балаклаве), — он тоже находится в Нортгемптоншире; и Берли-хаус в Стамфорде. Библиотеку, собранную дедом лорда Тансора, я бессовестно «списал» с библиотеки второго графа Спенсера (1758–1834), хранящейся в Олтропе, еще одной знаменитой поместной усадьбе Нортгемптоншира. Жители Восточного Нортгемптоншира узнают также названия местных населенных пунктов в именах нескольких персонажей — среди них Тансор (очаровательная деревушка под Ундлом) и Глэпторн (то же самое), основной псевдоним Глайвера. Нет нужды говорить, что топография Эвенвуда и окрестностей полностью вымышлена, хотя можно предположить, что поместье лорда Тансора располагается в северо-восточной части Нортгемптоншира, в местности, известной под названием Рокингемский лес.