Книга Письма с Прусской войны - Денис Сдвижков

В это утро принц Карл Саксонский впервые изволил поехать из своей прежней квартиры в Тамзеле к Цорндорфу, куда самолично прибыл около 10 часов утра и стал обедать. Однако его трапеза была нарушена боем барабанов: встревоженные люди в 2 часа пополудни подняли в деревне тревогу после того, как русские гусары принесли известие, что видели у Нойдаммской мельницы прусских гусаров. Вследствие чего, при звуках тревожного барабана, не пожелав друг другу приятного аппетита, все вскочили в седла и сбились в большую кучу, где чувствуешь себя в большей безопасности, если в миле от тебя показываются гусары. Примечательны были и перемены, произошедшие с обозом. По прибытии армии мулы принца, восемь из которых были нагружены серебром (серебряной посудой. — Д. С.) и вином, а двое верховые, обвешивались громко звеневшими на груди латунными колокольчиками и бубенцами; вместе со стуком от копыт коней и фур получались воинственные звуки, которые было слышно так долго, как только господствовала уверенность в отсутствии опасности и сопротивления. Однако как только стало известно лишь о приближении пруссаков, все сделалось тише воды ниже травы: латунные колокольчики набили сеном и положили на вьючные седла, а бубенчики с полотном на груди у мулов, с изображенным на нем саксонским гербом, связали вместе и укрыли.

[Саму баталию автор описывает скупо, также сосредоточившись в основном на описании «эксцесов» во время и после баталии. В заключение приводится перевод «приложения к известиям»]

Хотя численность этой (российской. — Д. С.) армии осталась неизвестной, очевидно, что это была одна из крупнейших армий, которая за эту долгую кампанию непосредственно участвовала в битве. Это можно заключить отчасти из того, что они строились на баталию в шесть шеренг[1694], отчасти из впечатляющего размера, который занимал их лагерь после, даже несмотря на большое количество погибших в сражении. Сам их лагерь не имеет регулярного характера, каждый строит себе пристанище, где хочет[1695]. Так же дело обстоит с лошадьми: одних ставили в круг и давали им общий корм, другие же стояли в ряд.

Соответственно своей величине, армия имела при себе и тяжелую артиллерию. Тяжелых орудий было много, на выкрашенных красным лафетах[1696]. У многих гаубиц дуло было овальной формы, благодаря чему они собирались выкашивать целые ряды [у неприятеля]. Их зарядные ящики по размерам непропорциональны к орудиям — это небольшие крытые, крашенные красным двухколесные тележки. Они перевозят с собой большое количество заряженных бомб и гранат, о чем свидетельствовали остатки их запасов на поле сражения. Картечь у них состояла как из чугунных, так и из свинцовых пуль. Порох у них некрупный, особенно в гранатах и ружейных патронах. Русские подсумки были или из жести, или выточены из дерева, и в некоторые помещались только по 12 патронов[1697].

Наряду со стандартными ружейными патронами у них также были своего рода маленькие картечи для ружей и пистолетов, — крупная дробь, которую они зашивают в количестве 8–9 штук каждую по отдельности в виде небольшой вытянутой в длину грозди[1698].

Если есть в этой армии нечто достойное удивления, то это невероятное количество их обозных повозок, которые двигались на протяжении мили по 6–7 одна рядом с другой[1699]. Умножению числа повозок несомненно способствуют необыкновенно маленькие лошади, которых они запрягают не более двух — а соответственно силе лошадей их (русских. — Д. С.) повозки столь невелики, что на одной могло быть примерно 3 мешка с зерном. На некоторых повозках железа было мало или не было вообще. Обода у большинства колес были цельногнутые, а у окованных — не железные шины, но вся ковка состояла из железного кольца, которое шло вокруг колеса. У генералов, однако, были порядочные крепкие, хотя и не высокие, а исключительно низкие повозки (см. илл. 25). На остальные же нельзя было нагрузить больше, чем можно увезти примерно на двух тачках. Сколь странными были их обозные повозки, столь же странно и все устроение этих людей. Их душевные склонности не нуждаются в дальнейшем описании, помимо того, о чем свидетельствуют их деяния, приведенные выше. У большинства из них на лицах читались упрямство и коварство. Однако и здесь необходимо признать за многими офицерами-протестантами из Лифляндии, что они рассудительны, любезны, истинные христиане, которым претили эксцессы казаков, но они не могли их пресечь из‐за особенного устроения этой армии. По своей стати среди них было много рослых, сильных и осанистых людей. Даже не упоминая об их кирасирах, большинство гусаров [также] были рослыми; однако при этом много было и довольно невзрачных людей, которые очевидно нужны были только, чтобы создавать массу.

В то же время у всех очень крепкая физическая натура, которая в состоянии выдерживать все невзгоды человеческой жизни. Перенести самые болезненные наказания, наготу и тяготы, самую дурную еду — да и голод с жаждой — казалось для них не испытанием, а чем-то естественным. Они уже были приучены не всегда полагаться в поддержании своих насущных потребностей на попечение и предоставление провианта со стороны. Они были сплошь люди, которые могли найти пропитание, и так, как они к тому привыкли; так же они обращались со своими лошадьми — так что обычный стол их по большей части был скуден.

По поводу хлеба, который они ели: притом что зерно мололи на всех мельницах, они имели с собой и огромное количество мельниц ручных — безусловно, по несколько в каждом полку. Это была станина в форме длинного прямоугольного стола, c очень мощным брусом, имевшим внутри круглое углубление по величине разных мельничных жерновов, которые там лежали, сверху же этой станины на расстоянии 1 локтя от камня проходила поперечная балка. На такой станине обычно было две мельницы рядом друг с другом. Чтобы крутить такую мельницу, требовалось 2 человека: один стоял у одного края жернова, другой у другого. На верхнем жерновном камне был деревянный обруч, а к нему привязана маленькая дощечка с дыркой. В эту дырку вставляли конец палки, а другой ее конец был вставлен в балку, идущую поперек жерновов. Такая палка имела примерно 1 локоть с четвертью в длину. На подобной мельнице они перемалывали много зерна, однако при этом оставалось неразмолотыми примерно на четверть цельных и четверть половин ржаных зерен[1700].