Книга Короткая глава в моей невероятной жизни - Дана Рейнхардт

Сегодня мы встречаемся, чтобы пробежаться по наброску моей истории и обсудить идеи, как сделать интересную сопроводительную фотографию.

Мы болтаем некоторое время втроем. Но когда я достаю из рюкзака свой набросок и протягиваю Заку, он садится за один из столов и прощается с Эми. Она отправлена восвояси. Зак ставит локти на стол и, оперев голову на обе руки, начинает читать мою статью. У него в руке красная ручка. Я кусаю кутикулы. Кажется, я потею, и я молюсь Богу, от которого отреклась, чтобы мой дезодорант делал то, что, как гарантирует его этикетка, он должен делать в течение двенадцати часов.

Зак поднимает взгляд:

– Неплохо.

Давайте я переведу для вас. Он только что сказал: Это худшая хрень, какую я когда-либо читал.

Ты безграмотная дура.

– Спасибо, – говорю я, запинаясь.

– Я имею в виду – неплохо – Спасибо, – снова отвечаю я. О боже!

– Ну, я хотел сказать, думаю, ты можешь лучше. Блин.

– Да? В каком смысле?

– Ну… можно углубиться в тему, а не просто изложить факты по этому делу, и рассказать о том, как оно пришло в АСЗГС и почему твоя мама решила его взять. – Он делает паузу. – Слушай, мне очень нравится, как ты пишешь.

Он только что сказал, я ему очень нравлюсь? Нет. Возьми себя в руки. Он сказал, что ему очень нравится, как я пишу.

– Но эта статья малость скучновата, что странно, учитывая твой доступ к субъекту и твои отношения с ним. А может, именно в этом и проблема… Думаю, тебе нужно попытаться забыть, что она твоя мама, когда ты будешь брать интервью.

Полагаю, он, может быть, прав. Я набросала все это довольно быстро, основываясь на нескольких коротких разговорах с мамой за прошедшие несколько дней. Наверно, я посчитала, что могу просто расслабиться и позволить всей этой материнско – дочерней стороне сделать все за меня. Очевидно, я ошибалась. Я выдала херню. «Малость скучноватую» херню.

Зак поправляет очки и подергивает свою сережку:

– Начни с того, что ее вдохновляет. Не только по этому делу. Может, для начала стоит расспросить ее о ее первом большом деле в качестве молодого юриста и о том, что она из него вынесла. Пусть это будет более близкое знакомство с ней.

И вот так Зак Мейерс, сам того не зная и не зная практически ничего обо мне и моей семье, стал ответственным за то, что я наконец узнала, как Ривка появилась в жизни моих родителей и как потом в их жизни появилась я.

Его звали Мордехай Левин. Но все звали его просто реббе. Он жил в южном пригороде Бостона с женой и семью детьми. Все правильно. Я сказала с семью. По-видимому, евреи-хасиды не верят в контроль над рождаемостью, но, помимо этого, они верят, что Бог велит им иметь уйму детей. Бог сказал: «Плодитесь и размножайтесь». И они делают это, потому что так сказал Бог. Так что, полагаю, заниматься сексом – значит определенным образом служить Богу. (Возможно, Клео стоило попробовать использовать это в качестве оправдания перед Джулз, когда та узнала, что Клео с Дариусом занимаются сексом. Но об этом позднее.) В любом случае Мордехай был духовным лидером этого маленького, но густо населенного хасидского района в южном Бостоне. Хасидский иудаизм, как я узнала, так как раньше о нем даже не слышала, является ветвью ультраортодоксального иудаизма. Вы можете представить себе ортодоксальных евреев, так ведь? Все, что я о них знаю, это то, что мужчины носят большие бороды, тяжелую темную одежду и смешные шляпы, а женщины одеты в длинные юбки, и у них плохие волосы. (Оказывается, это парик! Вот этого я не знала.) Итак, Мордехай был духовным лидером этой общины, и потому они звали его реббе.

Каждую пятницу вечером, а потом в субботу утром все эти хасиды собирались в огромном доме реббе, совершали религиозные обряды, молились, иногда читали Тору (так они называют первые пять книг Ветхого Завета) и слушали проповеди реббе. И все это, попросту говоря, достало некоторых соседей реббе. Потому что, как я говорила, реббе жил в южном пригороде Бостона. И когда я сказала, что район был густо населен евреями-хасидами, я имела в виду, что там было намного больше евреев – хасидов, чем в других районах, вроде моего, но это не значит, что там жили только евреи-хасиды. В этом пригороде также проживало множество ирландцев-католиков, христиан всех направлений, а также неверующих людей вроде меня. На одной улице с реббе жили бизнесмен с женой, школьной учительницей, семья, владеющая магазином по садоводству, а также женщина, работавшая на дому, продавая по телефону компьютерное обеспечение. Все они недоброжелательно относились к маршированию хасидов вверх и вниз по улице к дому реббе и обратно пятничным вечером и субботним утром. И что они сделали? Они позвонили в комиссию по городскому зонированию и донесли на реббе. Так как, согласно законодательству о зонировании, запрещено заниматься любыми видами бизнеса, к которым относится и молельный дом, на жилой улице. Что же сделал реббе, когда недовольные соседи донесли на него? Он позвонил в АСЗГС. Вот так мама стала частью этой истории.

Это может показаться странным, учитывая то, что вы уже знаете о маме, ее преданности атеизму и борьбе за удаление креста с нашей городской печати, но она без колебаний взялась за дело реббе. АСЗГС, сказала бы она вам, существует, чтобы защищать права и свободы каждого. Причем защищать не только свободу личности от религии, но также и свободу личности исповедовать свою религию. Другими словами, правительство не должно заставлять вас принимать определенную религию, как оно делает это, рисуя крест на вашей городской печати, но также оно и не должно препятствовать вам практиковать религию, которую вы для себя выбрали. Мама взялась за это дело, потому что, если бы хасидам этого маленького пригорода запретили вести богослужения в доме реббе, они бы не смогли этого делать вообще. Евреям-хасидам запрещено путешествовать в Шаббат[27]. Им нельзя садиться за руль, ездить на автобусе или такси. Они собирались в доме реббе, потому что им больше негде было вести богослужения в пределах пешей доступности от собственных домов.

Когда мама познакомилась с реббе, он ей сразу не понравился.

Его жена, Ханна, проводила маму в его кабинет на их первую встречу по делу.

Ханна осторожно постучала в дверь, медленно открыла ее и сказала:

– Пришла юрист из АСЗГС.

Моя двадцативосьмилетняя мать, щеголяя новым кожаным портфелем, вошла в его плохо освещенный кабинет.

Он поднял взгляд от своих бумаг на маму с недоумевающим выражением лица. У Мордехая была густая черная борода, без единого седого волоса, хотя он был совсем не молод и у него было семеро детей. Он откинулся назад. Подергал себя за бороду.

– Они прислали женщину, – сказал он.

– Не совсем понимаю, кого вы имеете в виду под ними, мистер Левин, – ответила мама, – но я та, кто решил взяться за ваше дело. Мы говорили по телефону. Помните?