Книга Муха - внучка резидента [= Муха и сверкающий рыцарь ] - Евгений Некрасов

А мама ничего не поняла. «Дочь, ты вся красная, у тебя не температура?» Она же не видела Деда и не могла знать, что в газете не его портрет. Хотя, если вспомнить мамин рассказ, она и настоящего полковника Алентьева не видела. Ей хоть негра приведи, она бы обрадовалась: «Ах, Николай Георгиевич, Сережа столько о вас рассказывал!»

Маша не сказала ей, что Дед самозванец. Сама себе — дивилась, но почему-то не сказала.

ГЛАВА X ЗНАМЕНИТЫЙ ТРИАНТАФИЛИДИ

Кажется, сквозь сон она слышала какой-то шум, но, когда проснулась, шум не повторился. Помалкивал телевизор, не визжала соседская пила. Барс? Вот он, в ногах. Все-таки забрался ночью на кровать и спит. На полу дырявая тень от молодого абрикосового деревца за окном. А на подоконнике…

На подоконнике лежал помидор величиной с арбуз!

Маша вскочила с постели, нечаянно придавив Барса. Ошалевший со сна кот полоснул когтям^, оцарапал ей ногу и удрал в окно. При этом он смахнул с подоконника помидор, и обман раскрылся. Помидор падал медленно, перевернувшись вниз листиками. Изнанка у них была серая и на вид замшевая. Ясно: листики вырезаны из лопуха, а помидор — воздушный шарик. Он был так хитро завязан, что стал не яйцом, как обычно шарики, а приплюснутым, вроде настоящего помидора. Петькина шуточка!

— Ты где? — громко спросила Маша.

Над подоконником вынырнула рыжая голова.

Классно, да? — Петька тянулся рукой, пытаясь достать шарик с пола.

Классно. Я почти поверила. А почему шарик непрозрачный?

Я краски внутрь напустил.

Петька лег животом на подоконник, дотянулся до шарика…

БАХ!

То ли он сильно сжал шарик, то ли в полу попался гвоздь. Брызги красной краски хлестнули по обоям, по столу, по экрану телевизора. Больше всего досталось автору розыгрыша. Петька сам стал как синьор Помидор в детской книжке.

Вот так всегда, — хладнокровно заметил он, утираясь ладонью. Краска только сильнее размазалась по щекам. — Идеи у меня блестящие, а исполнение недотягивает.

Краска хоть не масляная? — спросила Маша. Было жалко телика.

Гуашь, отмоется.

— Ага, и с обоев отмоется?.. Скройся, я оденусь.

Петька сполз обратно за окно. Стоял он, между прочим, на маминых гладиолусах.

Цветы не помни! — крикнула Маша.

Не, я их пересадил.

Маша надела платье и подошла к окну. Действительно пересадил. Под окном осталась проплешина голой земли, а лишние гладиолусы были кое-как прикопаны в сторонке.

Они же завянут, макропод несчастный!

Не успеют, — отмахнулся Петька. — Недельку проживут, а там — в школу. Подаришь их училке.

Он помолчал и вдруг сказал с умильной, красной от краски физиономией:

Маш, я созрел. Хочешь, будем в школу под руку ходить? А кто дразниться станет, в глаз дадим!

Вдвоем?

Необязательно, — замялся Петька. — Если кто из нашего класса или даже из девятого, так я могу и один подраться. А если из десятого-одиннадцатого, ты же мне поможешь?

Честно признаться, Петька ничуточки ее не интересовал. Рыжий, вредный, с несмешными шуточками — не интересовал, и все тут. Но когда на тебя, как с елки, сваливается даже такое сокровище, как Петька, от него жалко сразу отказываться. Надо еще подумать, а вдруг его можно приспособить для чего-нибудь полезного.

— Давай попозже, — сказала Маша, подбирая слова, чтобы не обидеть Петьку. — Сначала просто так походим, а со второй четверти или лучше с будущей осени — под ручку. В этом деле главное не торопиться, Петька. Ты посмотри: одиннадцатиклассники ходят с девушками — и никто не дразнится.

Под краской было плохо видно, но, кажется, Петька покраснел от досады.

Ты еще скажи, что надо ждать до одиннадцатого класса. Да мой Витька в шестом уже целовался! Он сам говорил.

Ну и ты говори, только не про меня. Трепло твой Витька. — Маша не любила старшего Соловьева. Он учился в Сочи на матроса, пил портвейн и дрался морским ремнем с тяжелой бляхой.

Да, братец у меня отмороженный, — согласился Петька. — Маш, а хочешь посмотреть настоящий гигантский помидор?

Еще один? — Маша подняла остатки Петькиного резинового помидора. Краска с него так и полилась на пол. Она выбросила помидор за окно.

Нет, настоящий, у Триантафилиди! Я ж говорил, он в Макарихин дом вселяется. Еще вчера вечером переехал.

Красная Петькина физиономия сияла. Он был счастлив, что первым узнал эту новость, и готов хоть сейчас бежать к Триантафилиди.

Зайди, умойся. Я с тобой в таком виде не пойду, — остановила его Маша.

А мама твоя?

И мама не пойдет.

Я не про то. Мама не проснется?

Ой, у нее же передача! — спохватилась Маша и кинулась к телевизору.

Мамин репортаж уже начался.

Опять показали санитарный микроавтобус номер сто тридцать семь. Только теперь он стоял у какой-то неизвестной стены, и в кузове лазили серьезные люди в белых и синих халатах. Мама совала одному микрофон, а он отворачивался и говорил: «Результаты экспертизы покажут». Потом бойкая седая женщина предсказывала, что результаты экспертизы ничего не покажут. Микроавтобус побывал в морской воде, да еще в шторм, и в нем бесполезно* искать следы грабителей. Но все равно искать нужно, потому что в криминалистике случаются чудеса. Лично ей случалось найти отпечаток пальца в горлышке бутылки, внутри, потому что преступник проталкивал пробку пальцем.

Женщина была экспертом-криминалистом на пенсии. Она интересно рассказывала случаи из своей богатой событиями жизни. Но это все было в прошлом. Об ограблении музея пенсионерка знала не больше, чем любой посторонний человек.

— Нам удалось разыскать свидетелей, которые видели «Скорую помощь» в ночь ограбления, — веско сказала с экрана мама.

Показали свидетелей — старух и мальчишек. Старухи путались: может, «Скорая», а может, и не «Скорая», а просто белая машина. Мальчишки толкались, заглядывали сбоку в объектив телекамеры и врали напропалую (Маша-то уж точно им не поверила бы).

В общем, журналистское расследование Маргариты Незнамовой было не хуже и не лучше других журналистских расследований. Но впечатлительный Петька так им увлекся, что снова забыл про любовь. По дороге к Триантафилиди он даже не пытался взять Машу под руку. Петьке нужны были обе руки, чтобы ими размахивать.

Класс! Твоя мама прям Глеб Жеглов и Володя Шарапов! «Первым выходит Горбатый!» — восхищался Петька, сияя плохо отмытой от краски физиономией. Руками он крутил, как вентилятор, то взваливая на плечо воображаемую телекамеру, то показывая какие-то смертоносные приемы борьбы.

Чепуха это все, — сказала Маша. — Журналист выдаст сотню догадок, потом одна окажется правильной, и он скажет: «Моя версия подтвердилась». А на самом деле главное — все проверить, отказаться от неправильных догадок, и тогда правильные сами останутся. Журналист этого не может и не сможет никогда.