Книга Моя сестра Роза - Джастин Ларбалестьер

– Могу, – говорит Лейлани.

Майя не обращает на нее внимания.

– А теперь он снова там и курит, как раньше. Яни говорит, он покупает только вяленую говядину, шоколадки и сигареты. Еще она говорит, что ему всего сорок три. Значит, он младше наших родителей!

– Он выглядит как наши бабушка с дедушкой.

– Прабабушка с прадедушкой.

– Как прабабушка и прадедушка мумий из Музея естественной истории.

Майя хохочет.

– Давайте поиграем в прятки?

– Нет, – говорит Лейлани. – Мне не пять лет. И я не пьяна до полусмерти.

– А я люблю играть в прятки. – Майя поворачивается ко мне. – Хочешь поиграть?

– Хм, – говорю я. – Может, позовешь Розу и Сеймон?

Майя пожимает плечами.

– Они еще смотрят фокусы.

– Но ведь когда много народу, играть веселее?

– Ну да.

– А тут, наверное, здорово играть, – говорю я. – Так много мест, где можно спрятаться.

Лейлани издает какой‐то невнятный звук.

– Что?

– Ей одиннадцать, а не пять.

– Но здесь правда весело прятаться. Можно залезть на потолок. Почему ты не любишь веселиться, Лейлани?

Лейлани снова хрюкает.

– Я ненавижу Веселиться с большой буквы В по той же причине, по которой ты ненавидишь идиотские поп-группы, которые слушает Сеймон. Потому что это зло и бред.

Майя смеется. И я тоже. Лейлани выдавливает из себя улыбку. Интересно, она вообще когда‐нибудь смеется? У Лейлани жужжит телефон.

– Это предки. Твои родители уходят. Похоже, мы будем встречаться за бранчем каждую неделю. Вот радость‐то.

Мы спускаемся вниз. Прощаемся.

– Завтра в десять утра! И давайте скорее договоримся о том, когда устроим новоселье, – говорит Джин.

Роза и Сеймон обнимаются на прощание и заявляют, что они теперь лучшие подруги. Майя закатывает глаза, пока взрослые на нее не смотрят.

– Надо научить вас всех пользоваться автоматическим инжектором. Это просто. Пришлю вам ссылку на видео, – говорит Джин. – Я думаю, они будут проводить вместе много времени.

– Чем пользоваться? – спрашивает Дэвид.

– Автоматическим инжектором. Вдруг Сеймон станет плохо от арахиса.

– Смотрите! – говорит Роза, вытаскивая что‐то из кармана. – Сеймон подарила мне такие же перчатки, как у нее. Мне не нужно их носить, потому что у меня нет аллергии. Но мы теперь перчаточные близнецы. Какие они красивые!

Она надевает перчатки и снова обнимает Сеймон.

– Пока, Че, – язвительно говорит Лейлани. – Приятно было познакомиться.

– Аналогично, – совершенно искренне, в отличие от нее, отвечаю я.

– Почему мы не остались поплавать? – спрашивает Роза, когда мы выходим на улицу. – Почему у нас нет бассейна?

– В другой раз, Роза.

– Я хочу жить в доме Макбранайтов.

Родоки идут впереди, взявшись за руки. Они над чем‐то смеются. Когда мы входим в Томпкинс-сквер-парк, Роза берет меня за руку, как часто делала, когда была помладше, и говорит:

– Когда‐нибудь я буду жить в этом доме.

Я чувствую, что она хочет, чтобы я спросил, как она этого добьется. Я не спрашиваю.

– Сувениры прихватила?

Она вытаскивает из своей сумочки с Ширли Темпл смертельно бледную корейскую куклу в длиннющем платье.

– Это платье сшито из шелка. Она придворная дама. Я бы тоже хотела быть кореянкой.

– Тебе придется ее вернуть.

– Это подарок от Сеймон.

– Уверена? – спрашиваю я.

– Конечно. Я ей понравилась. У нас не должно быть никаких проблем с Макбранайтами. Дэвид взбесится.

Она так и раньше говорила.

– Салли и Дэвиду недолго осталось быть вместе, – говорит она, словно отвечает на вопрос, сколько сейчас времени.

– Что? – спрашиваю я, не успев даже задуматься.

Она широко раскачивает наши сцепленные руки, вперед-назад, вперед-назад. Сейчас она начнет подпрыгивать.

– Вот увидишь.

Я вижу родоков: они идут на полквартала впереди нас. Салли прижимается к Дэвиду, он обнимает ее за плечи. Они всегда будут вместе.

Глава восьмая

Роза была еще маленькой, когда я впервые заставил ее пообещать, что она никого не убьет. Не важно, что говорили врачи. Я был уверен, что с ней что‐то не так. Я набрал в поисковике «с моей сестрой что‐то не так» и получил сотню историй о сестрах, которые плохо ели, убегали из дома, выдирали себе волосы, царапали себе лица, резали вены. Роза ничего такого не делала.

Я заменил «с моей сестрой» на «с моим ребенком». Ого. Были и другие дети, которые врали и не переживали, что их на этом поймают, не привязывались к близким, улыбались, смеялись и обнимались, только чтобы добиться своего. Другие дети, которые вели себя так же, как Роза. Они не испытывали эмпатии. Я узнал новое слово: «эмпатия». Почти все дети рождаются эгоистами, но потом учатся эмпатии. Почему Роза ей не научилась?

Родоки не переживали. Она не устраивала истерик. Она смотрела прямо в глаза (на мой вкус, слишком прямо). Они разговаривали с ней, когда ловили ее на лжи. «Все дети врут», говорили они. Но хуже всего было то, как сильно ей нравилось убивать. Да, многие дети это делают, но не так, как Роза.

Я видел, как она убивала муравьев. Одного за другим, методично следуя вдоль муравьиной тропы, старательно размазывая каждого из них своим пухлым указательным пальчиком. Взгляд у нее делался сосредоточенным, удовлетворенным, радостным.

Потом она начала ловить мотыльков и разрывать их на части. Мне тогда было одиннадцать, Розе четыре. Салли и Дэвид велели мне ее защищать. Я задумался: если я расскажу им, чем она занимается, станут ли они считать, что я ее защищаю? Возможно, она это перерастет. Почти во всех историях, которые я читал, дети это перерастали. Я рассказал родокам. Они меня поблагодарили и побеседовали с Розой. Она сказала, что это я убивал муравьев и мотыльков, а не она. Но родоки знали, что я не вру.

Они повели Розу к врачу, тот отправил ее к детскому психиатру. Не знаю, что сказала психиатр, но после этого Роза много месяцев ходила к ней каждую неделю. Она терпеть это не могла.

Она перестала убивать насекомых, когда кто‐то мог ее увидеть. Но однажды я застал ее врасплох. Я снова увидел, как она убивает муравьев. Она слишком увлеклась и не заметила меня.

– Что ты делаешь?

– Ничего.

Большой и указательный пальцы у нее почернели.