Книга Моя сестра Роза - Джастин Ларбалестьер

– Надо думать, вертолетной площадки на крыше у вас тоже нет?

– Не глупи. Вертолетная площадка на крыше гаража, за домом.

– Что, правда?

– Нет, неправда. Есть правила, определяющие, где вертолеты могут летать, а где не могут. Здесь они летать не могут.

– Откуда ты вообще об этом знаешь?

Лейлани не смеется, только снова приподнимает бровь.

– Вы всегда жили в этом доме?

– Наверное, ты хочешь сказать «в мавзолее». Да, они купили здание двадцать лет назад.

Я сдерживаюсь, чтобы снова не сказать «ого». Не могу себе представить, каково это – расти в таком месте. Да что там, я не могу себе представить даже, каково это – прожить на одном месте всю жизнь. Мы жили в одном и том же доме, пока мне не исполнилось семь. Потом наступил хаос. Бесконечная череда домов и квартир в Сиднее – мне тем временем стукнуло двенадцать, – и дальше самые разные места во всех уголках Австралии, пара лет в Новой Зеландии, снова год в Сиднее, потом Индонезия, Таиланд, и вот мы здесь.

– Повезло тебе, – говорю я; Лейлани смотрит на меня так, что я сразу понимаю: она со мной не согласна. – Каково это – быть богатой?

– Каково это – быть австралийцем?

Лифт останавливается, двери открываются, и мы оказываемся в заставленной книгами комнате.

– Это не мои деньги. Это их деньги.

– Но… – начинаю я; не важно, кто зарабатывает деньги, она в них купается, – они ведь твои родители. Это значит, что ты точно не бедная, ведь так?

Она снова испепеляет меня взглядом.

– Я не говорила, что я бедная. Но деньги их. Если бы не родители, я бы так не жила.

– Еще бы. Если бы не родители, я бы не оказался в Нью-Йорке. Они все решают за нас, пока мы не вырастем и не съедем.

– К несчастью.

– Но ты можешь этим наслаждаться!

Она опять смотрит на меня, как на последнего идиота.

– Чем тут наслаждаться? Они родили нас только для того, чтобы сохранить фамилию, дурацкую выдуманную фамилию, а еще чтобы мы были их идеальными мини-копиями. Конечно, у них ничего не вышло, но ты удивишься, когда узнаешь, какими тщеславными бывают люди. Я бы не удивилась, но ты у нас всему удивляешься.

– Это из‐за кукурузы, которой меня пичкают. От нее я становлюсь страшно доверчивым. Ее обрабатывают инсектицидами, наверняка все дело в них.

Она тихо всхрюкивает.

– Ты почти засмеялась!

– Нет, – говорит она, прикрывая рот рукой. – Я даже не улыбаюсь. Идем.

Я иду за ней, недоумевая, почему она так язвит насчет своих родителей.

– Это спальня Майи и Сеймон.

Дверь в спальню закрыта, на ней нарисованы серп и молот. Я молчу.

– Это Майя нарисовала. Как‐то связано с Сибирью.

Мне явно лучше не задавать вопросов.

– Они живут в одной комнате?

– Им так нравится. Они всегда все делают вместе. Есть только одно различие – Сеймон танцует, а Майя играет в теннис. В остальном они настоящие двойняшки. А вот их кабинет.

Дверь открыта. Я замечаю два письменных стола, стулья, кресла-мешки, книги, планшеты, аквариум, плакат на всю стену с рыбами и другой морской живностью. Над одним письменным столом висят постеры красивых азиатских поп-звезд. Над другим – прибитая гвоздем лошадиная подкова.

– Это китайский? – На стене напротив входа я замечаю большой лист пергамента с каллиграфической надписью.

– Корейский. Мой папа кореец. Мы сто раз бывали в Корее. У нас родственники в Сеуле.

Я знал об этом. Джина усыновили белые американцы, сделавшие все, чтобы он выучил корейский и прекрасно знал историю и Кореи, и США. Они поддерживали связь с его биологической матерью.

– Моя спальня. – Закрытая дверь без единой наклейки. – А это мой кабинет.

Пол черный. Я вхожу следом за ней и чувствую, что покрытие под ногами пружинит.

– Как в спортзале. Круто. Какими боевыми искусствами ты занимаешься?

– Никакими. Не рвусь заработать себе какой‐нибудь там черный пояс. Я актриса, забыл? Актер работает всем телом. Так что я понемногу занимаюсь всем – карате, фехтованием, боксом, гимнастикой. Помогает поддерживать форму.

– Тогда понятно, что здесь делает беговая дорожка.

– У меня не всегда есть время бегать на улице. Беговая дорожка – более или менее приемлемая замена.

У меня чуть не срывается с языка: «Давай иногда бегать вместе». На Манхэттене вдоль набережных проложены дорожки для бега.

– Идем на террасу.

– Если тут есть терраса, – бормочу я.

– Терраса есть, – отзывается от двери Майя.

Мы с Лейлани вздрагиваем.

– Где Роза и Сеймон? – спрашиваю я, вдруг забеспокоившись.

– Папа показывает им фокусы.

Лейлани тяжело вздыхает. Майя хихикает.

– Розе хотелось посмотреть. А Сеймон решила быть гостеприимной и посидеть с ней.

– Бедная Сеймон. Она слишком добра.

– Роза танцует, – заканчивает свою фразу Майя, словно это что‐то объясняет.

– А, – говорит Лейлани.

– Она тоже ходит к Маккендрик.

Эту фамилию я уже точно слышал.

– Роза и Сеймон будут вместе ходить на танцы?

– Ага, – говорит Майя. – После этих дурацких фокусов мы пойдем плавать. Я пообещала найти всем купальники.

– Так у вас есть бассейн?

Лейлани прикрывает рот рукой. Майя хихикает. У них есть терраса. С видом на город. На крыши соседних домов, некоторые – с зеленым газоном, водонапорные башни, бельевые веревки.

– Предков мы сюда не пускаем, – говорит Майя. – Это наша терраса. Видишь ту церковь? Вон ту крышу? Какая‐то тетка все время выводит туда свою собачку, чтобы та сделала свои дела. И никогда за ней не убирает. Наверное, там ужасно воняет. Мы никогда не видели эту собаку на улице. Никто с ней не гуляет. Бедная.

– Но как они попадают на крышу? – Крыша плоская, с двумя шпилями по сторонам, но я не понимаю, как на нее можно подняться.

Лейлани внимательно смотрит на меня.

– Через дверь.

– Это католическая церковь, – говорит Майя, словно это многое объясняет, но я все равно ничего не могу понять.

– Вы этим тут занимаетесь? Подсматриваете за соседями?

– Все так делают, – говорит Майя. – Правда, мы еще не видели ни одного убийства.

– Майя не теряет надежды.

Роза бы тоже не теряла.

– У Мистера-Курит-Слишком-Много был сердечный приступ. – Майя указывает на многоквартирный дом рядом с церковью: там, на пятом этаже, на ступеньках пожарной лестницы, курит какой‐то мужчина. – Я уверена, что ему после этого запретили курить, но он всегда там торчит. Зажигает одну сигарету от окурка другой. Как. Это. Ужасно. Мы видели, как приехала скорая. У него лицо стало лиловое. Яни из углового магазина говорит, что у него сердце остановилось. Он умер. Можешь себе представить?