Книга Ничья на карусели - Харуки Мураками

— Ну, в общем, да, — ответил я.

— Я связался с портье и попросил проверить, звонил ли только что кто-нибудь в мой номер, но это оказалось невозможно. Телефонная система отеля фиксировала только исходящие звонки, но не наоборот. Таким образом, у меня не было ни одного ключа к разгадке. Ночевка в отеле стала чертой, после которой я вынужден был всерьез задуматься о некоторых вещах. В частности, о рвоте и телефонных звонках. Все более очевидным становилось, что, во-первых, между этими явлениями существует связь (уж не знаю, полная или частичная) и что, во-вторых, оба они не столь, ничтожны, как казалось вначале. После двух дней, проведенных в отеле, дома рвота и звонки продолжились в прежнем режиме. Ради интереса я пару раз заночевал у друзей, но звонки настигли меня и там. Естественно, телефон звонил, исключительно когда друзей не было дома и я оставался один. Меня охватывал все больший трепет. Казалось, за моей спиной неотступно стоит невидимка, следит за каждым моим шагом, звонит, выжидая удобного момента, сует мне два пальца в рот. Налицо признаки душевного расстройства, не так ли?

— Думаю, ни один пациент с душевным расстройством не заподозрит его у себя, — ответил я.

— Совершенно верно. Как и то, что медицина не знает примеров, когда душевное расстройство сопровождалось бы рвотой. Так мне объяснил психиатр из университетской больницы. Он на меня почти не взглянул — им есть дело только до пациентов с явными отклонениями. Доктор сказал, что таких, как я, в каждом вагоне электрички линии Яманотэ наберется от двух с половиной до трех человек и ему недосуг возиться с каждым. Посоветовал с рвотой обратиться к терапевту, а с телефонными звонками в полицию. Думаю, ты знаешь не хуже меня, что полиция никогда не расследует два вида преступлений — телефонное хулиганство и кражу велосипедов. Во-первых, из-за слишком большого количества, а во-вторых, из-за несерьезности самого преступления. Полицию парализует, если она начнет расследовать каждое подобное дело. Там меня тоже толком не стали слушать: «Телефонное хулиганство? И что говорит собеседник? Просто называет ваше имя? И больше ничего? Подпишите вот здесь заявление. Если будут еще какие-нибудь странности, звоните», — так или примерно так. Их даже не заинтересовало, что собеседник всегда в курсе того, куда я направляюсь. Я знал, что если буду настаивать, они просто заподозрят, что я не в ладах с головой. Итак, я понял, что не могу рассчитывать на полицию, врачей и кого бы то ни было. Остается только разбираться со всем этим самому — эта мысль посетила меня примерно на двадцатый день после начала «рвотно-телефонной истории». Я понемногу начал сдаваться, хотя считаю себя вполне выносливым физически и психологически.

— А с той девушкой, подружкой твоего друга, у тебя все это время не возникало проблем?

— Никаких. Он как раз уехал по делам на Филиппины на две недели, и мы в его отсутствие отлично порезвились.

— Когда ты был с ней, телефон не звонил?

— Нет. Могу уточнить в дневнике, но кажется, нет. Телефон звонил, только когда я был один. То же самое и со рвотой. И тогда я подумал: почему я так много времени провожу в одиночестве? Из двадцати четырех часов двадцать три с лишним я бываю один. Живу один, по работе почти ни с кем не общаюсь, все деловые вопросы решаю по телефону, встречаюсь с чужими девушками, питаюсь на девяносто процентов вне дома; даже когда занимаюсь спортом, плаваю в одиночку. Хобби у меня сам знаешь: в одиночестве слушаю почти что антикварные пластинки. Моя работа требует одиночества для концентрации внимания. Да, у меня друзья, но все они сильно заняты — такой возраст, — и мы не можем видеться часто… Ты ведь наверняка представляешь себе такой образ жизни?

— Ну, да, — согласился я.

Он налил на лед виски, перемешивая, повращал лед пальцем, сделал глоток.

— И тогда я крепко задумался. Что делать дальше? Неужели я и впредь буду страдать в одиночестве от телефонного хулиганства и рвоты.

— Нашел бы нормальную подругу. Свою собственную.

— Конечно же, я думал об этом. Мне тогда было двадцать семь, пора бы и жениться. Но нет. Не тот я человек. Я, как бы это сказать, не терплю уступок. Не хотелось отступать перед такими иррациональными вещами, как рвота или телефонное хулиганство, с легкостью отказываться от привычного образа жизни. В общем, я решил сражаться до последней капли физических и моральных сил. Я хмыкнул.

— А ты бы как поступил, Мураками?

— Как бы я поступил? Даже не знаю, — ответил я.

Я действительно не знал.

— Рвота и звонки шли непрерывно. Я сильно похудел. Так… минуточку… вот, четвертого июня я весил шестьдесят четыре кило, двадцать первого июня — шестьдесят один кило, а десятого июля — пятьдесят восемь кило. Пятьдесят восемь килограммов! Это с моим-то ростом. Я больше не мог носить одежду прежнего размера. При ходьбе приходилось придерживать брюки.

— Могу я спросить, почему ты не установил телефон с автоответчиком или что-нибудь в этом роде?

— Конечно потому, что не хотел спасаться бегством. Сделав это, я бы дал ему понять, что сдаюсь. Кто выдержит дольше? Кто первый выдохнется: я или противник? То же самое в отношении рвоты. Я стал относиться к ней как к идеальной диете. К счастью, во мне не произошло необратимых физических изменений, в принципе я мог нормально жить и работать. Я снова начал употреблять алкоголь — с утра выпивал пива, а вечером изрядное количество виски. Какая1 разница, пить или нет, если все равно вырвет. С алкоголем веселее, легче смириться с обстоятельствами. Я снял деньги со счета, пошел в магазин и купил костюм и две пары брюк по новой фигуре. В зеркале примерочной моя худоба смотрелась совсем неплохо. Если поразмыслить, то рвота — не такая уж большая проблема. Во всяком случае, это менее болезненно, чем геморрой или кариес, и благороднее, чем понос. Конечно, смотря с чем сравнивать. Если исключить физическое истощение и угрозу рака, рвота, в сущности, безвредна. В Америке для желающих сбросить вес есть даже лекарство, искусственно вызывающее рвоту.

— В итоге, — произнес я, — рвота и звонки продолжались до четырнадцатого июля?

— Если быть точным… минутку… если быть точным, то последний раз меня вырвало в половине десятого утра четырнадцатого июля тостами, салатом из помидоров и молоком. Последний звонок раздался тем же вечером в десять двадцать пятья как раз слушал «Концерт у моря» Эррола Гарнера[12]и пил подаренный «Seagram VO»… Все-таки дневник удобная штука, правда?

— Очень, — подтвердил я, — с тех пор и то и другое прекратилось?

— Будто отрезало. Как в «Птицах» Хичкока: открываю утром дверь, а все кончилось. Ни рвоты, ни звонков. Я снова поправился до шестидесяти трех кг, а тот костюм и брюки так и остались висеть в платяном шкафу. На память.

— Телефонный собеседник до конца вел себя в том же духе?