Книга Солнце, вот он я - Чарльз Буковски

БР: И это подпольная пресса?

БУК: Нет, это что-то вроде «неприличного» розового листка. Хорошая ночная смена. Сто шестьдесят как с куста. Я по-прежнему пишу стихи и хорошие рассказы. А их задвигают, потому что в них не хватает мерзости.

БР: Как вы считаете, мы все больше тонем потому, что, в общем, сейчас такое мертвое время? Общая тяга к порнографии?

БУК: Ну, секс и нудизм в наши дни — эдакое открытие. Как будто раньше мы про них ничего не знали. На бульваре Голливуд есть несколько местечек под названием «театры для взрослых». Вход пять долларов, и я не знаю, что там внутри происходит, но они теперь повсюду. Одна женщина в винной лавке — я покупал себе шестерик, — так вот она мне сказала: «Куда катится этот мир? Всюду эти „взрослые театры“ расплодились», а я ответил: «Ну так вам же, дама, не надо туда ходить — гуляйте себе мимо». Ей не понравилось. Я добавил: «Вот я туда не хожу».

БР: У вас, должно быть, родственники в Германии еще остались, да?

БУК: У меня дядя в Андернахе — ему восемьдесят. Некоторое время писал мне, а потом я ему сказал, что «Заметки старого козла» вышли на немецком, и объяснил, где купить, — и с тех пор он больше не пишет. Я тут в книжку заглянул и заметил фамилию Сэлинджер. Про него забыл — он тоже чертовски хорош.

ДЖО: Что с ним стало?

БУК: Про него я ничего не слышал — он, наверное, бросил, и все. Очень хороший. Иногда такие берут и бросают. Хорошие бросают, а плохие все пишут и пишут.

БР: Когда выйдет следующий номер «Лаф литерари»?

БУК: Номер три появится где-то в феврале — у нас там очень неплохие стихи. Всё хочу бросить, но постоянно присылают стихи, которые мне нравятся, и я говорю: «Кто-то же должен это опубликовать». Все-таки я романтик.

ДЖО: Да, это правда, об этих людях должны узнать…

БУК: Странно, знаете, в основном я получаю по почте всякую дрянь. И конверты распечатываю с большой неохотой — и вот время от времени там тебя ждет сюрприз. Например, один парень прислал нечто под названием «Замок Барнетта», и я сказал: «Боже мой, какой отличный парень!» Поэтому я ему написал: «Я никогда о вас не слышал», а он ответил: «Ну, я раньше писал, а потом пятнадцать лет занимался бизнесом, а теперь стал писать снова». В общем, очень странно. Бывают странные люди, которые писать умеют. То есть они не великие писатели, но пишут очень хорошо. Я про это стараюсь никогда не забывать, и все отлично.

БР: Вы помните свое предисловие к «Гитлер писал розы» Стива Ричмонда — в серии «Поэты Земли»[68], номер один? Замечательное и очень значимое. У меня тут пара отрывков: «Вот лишь один человек брошен наземь, голым пузом, видит глазом. Да, я сказал „глазом“. Большинство из нас — прирожденные поэты. И лишь когда наши старейшины до нас добираются и давай учить тому, чему они нас учат, поэт умирает».

БУК: Ну. Это правда. Вам объяснить?

БР: Нет. «Наши поэты и государственные мужи, наши возлюбленные почти не оставили нам того, чему можно доверять». Это и я некоторым образом ощущал.

БУК: Это как у детей. Знаете, они очень сообразительные между тремя и четырьмя с половиной. Могут сидеть и всякое рассказывать. Они как древние философы, потому что их ничему еще не учили снаружи. У них уже есть эдакое знание внутри — они с ним родились, и в нем еще никто не ковырялся. У меня с моей малюткой изумительные бывали разговоры, когда ей было три или три с половиной. Она меня ошеломляла тем, что говорила, а один мой друг рассказывал мне то же самое про своего. Но потом их отправляешь в школу, и все они становятся на одно лицо, понимаете. Вот моя малышка однажды нарисовала картинку — кто-то ей прислал карандаши. Она только в первый класс пошла. И картинку нарисовала такую: маленькая девочка и в каждой руке У нее по американскому флагу. Я сказал: «Ну что, они с ней времени не теряли». Только один флаг она нарисовала неправильно — синий у нее был по краю, а не У древка. Я не то чтобы антиамериканец — я просто говорю, что зря они не теряли времени. Дайте мне трехлетку, и у нас получится поистине интересная беседа.

БР: Как вы считаете, мир действительно претерпевает некую перемену? Сейчас много говорят о психоделической революции, и некоторым — как мне, например, — кажется, будто есть некие свидетельства того, что хромосомы поколений делятся. Что если нам предстоит третья мировая война и перед нами угроза полного уничтожения атомной бомбой, то молодое поколение, быть может, как-то себя отделяет — похоже, социологически у них так и происходит, — и, может, это мать-природа сама так делит, чтоб мы не шли теми же путями снова и снова и не закончили…

БУК: Я понимаю. Да, я знаю, о чем вы.

БР: А нынешняя революция вам кажется легитимной? Она же вроде бы такая жалкая, такая мерзкая…

БУК:…Кроме того, у меня есть теория: то же самое уже происходило раньше. Человеческая раса начинается в пещере, потом учится строить мост и создает пистолет, а в конце концов получается атомная энергия. Водородная бомба. После чего все взрывается к черту. Несколько человек остаются в пещерах. Кто-нибудь обнаруживает огонь. Они строят все заново, и все опять ломается. Мне такая мысль тоже в голову приходила — что это непрерывный цикл. Вот это был бы ужас, а? И зачем все это?

БР: Двадцать лет назад в старших классах у меня был учитель, который говорил о том же. Он говорил, что какая-то группа докопалась, — они вели археологические раскопки где-то на Ближнем Востоке, что ли, раскапывали слой за слоем, город за городом, то есть много тысяч лет. Докопались до самого дна и обнаружили что-то вроде глазури, стекловидный такой фундамент, точно такой же, как в пустыне, знаете, где взорвали атомную бомбу, нечто вроде сплавленного стекла. И они подумали: а вдруг, понимаете, интересная мысль…

БУК: Да, возможно.

БР: И я как бы думаю, а вдруг то, что мы ищем, не стоит искать в политическом царстве или даже в научном — самом по себе, но скорее в своем внутреннем царстве искусства, в поэзии например. Как вы думаете, у поэтов могут быть какие-то просветления, которые помогут нам одолеть эту пропасть?

БУК: Ну, окончательного ответа здесь нет, сами понимаете. И не было никогда. Стараешься сделать как можно лучше, вот и все. С чем бы ни работал, старайся изо всех сил.

БР: Как по-вашему, нынешняя революция — психоделическая и прочая — туда и направляется? Что вы о ней думаете — куда мы, по-вашему, в итоге выйдем? Что-нибудь ценное вынесем?

БУК: Нет. Не хочется быть циником, но мне кажется, это поветрие, как раньше у студентов колледжей — золотых рыбок глотать или смотреть, сколько народу поместится в телефонную будку. Чтобы просто чем-то заняться. Больше поветрие, чем реальность. Я вам скажу, как я с этим столкнулся. Слушал я радио «Кей-пи-эф-кей» про всякие дела на Исла-Виста — беспорядки там эти были. И вот туда отправили несколько журналистов, и, сами помните, там сожгли банк и много разного происходило[69]. Парень с радиостудии спрашивает репортера: «Ну, как у вас там сегодня?» Тот отвечает: «Сегодня у нас очень спокойно». — «А почему сегодня у вас спокойно?» — «Все студенты готовятся к завтрашнему экзамену». И я подумал: ну что это за революционеры такие? Жгут банк, чинят всяческие безобразия, швыряются в свиней камнями, а потом садятся готовиться к завтрашнему экзамену, чтобы стать членами общества, понимаете. Получить оценки. И передо мной все как-то обнажилось. Тут много от поветрия. Ну и оппортунистов, конечно, тоже много.