Книга Три шага из детства - Ольга Зайцева

Пожалуй, это достоинство уроков французского языка Анжелы Петровны, а то было бы еще противнее. В темноте я нащупала кнопку на двери (я даже свет на лестнице включить из-за мадам побоялась!) и вылетела на улицу.

Сердце бешено колотилось в груди, и, чтобы успокоиться, я с благодарностью стала думать о моей подруге Кире: от перелома ноги меня спасли ее классные башмаки!

…Месяц назад мы встретились с Кирой в гардеробе. Она задумчиво достала из пакета свои потрясающие зимние американские башмаки – на огромной платформе, из настоящей свиной кожи, со шнуровкой по икре и кучей заклепок и ремешков. Предмет моей зависти.

«На вот!.. – со вздохом сказала она. – Носи, пока не сдохнут!»

«А ты?» – Я даже невольно попятилась от неожиданности.

«А я в эту субботу улетаю в Израиль. Насовсем! – тихо сказала она. – А там жарко, и они не понадобятся!»

Вот это была новость! Я от удивления открыла рот и брякнула: «А кто у вас евреи?»

Кира захихикала и сказала: «Муж мамы – Борис Аркадьевич. В Хайфе живет его сестра, а главное, старенькая мама!.. – А потом уже грустно, глядя мимо меня в окно на школьный двор, добавила: – Я там буду учиться. Мне уже и колледж подыскали, и учителя по ивриту. А мама будет сидеть дома с маленькой Ритусей и заниматься хозяйством… Ей пока работу по специальности не нашли».

Бабушка, как только увидела башмаки, сразу застонала: «С точки зрения ортопеди-и-и!..»

Но мне было плевать на ортопедию! Я бы их и под подушку на ночь положила – так они мне нравились!

Я подумала о Кире – ей ТАМ тоже нелегко…

И вспомнились наши зимние каникулы в спортивном лагере Коробицыно.

Мы с Киркой до упаду валялись в снегу, в огромных сугробах рыли пещеры, лепили дурацких снеговиков, а потом, облепленные с ног до головы снегом, с сосульками на варежках, волосах и куртках, возвращались в нашу комнату. С горящими от мороза ушами и щеками устало развешивали одежду на батарее, а шерстяные носки сушили на лампочках и, конечно, прожгли дырки. А мою куртку из облезшего кролика как-то попытались высушить феном, который от этого пискнул и умер.

Потом мы пили горячий чай с огромными бутербродами, сразу с колбасой и сыром, засунутых между толстыми кусками булки с маком, густо намазанными маслом. Всё: бутерброды, чай, наша одежда – волшебно пахло снегом, лыжной мазью и еловой хвоей.

Гуляя в лесу, среди елок и сосен, мы выкрикивали свои имена и, замерев, ждали эха, от которого с еловых лап обрушивались огромные пласты снега и снежными взрывами разлетались у земли. И все время смеялись…

Я вздохнула: как там было здо́рово!

А здесь… Низкие серые тучи заползают в улицы, моросит дождь, а я в серой куртке, голубых джинсах, со слипшимися влажными волосами мышиного цвета, одна посреди этого унылого, чужого, серого мира. Тоска!

И показалось, что меня, такой невзрачной, унылой, скучной, никому не нужной, вообще не существует. Однако гадости жизни, подстерегающие на каждом шагу, быстро развеяли это ощущение.

В воскресенье большинство магазинов в этом районе закрыто. Только двери продуктовой лавки на углу нашей улицы были распахнуты и около лотков с овощами и фруктами, выставленными наружу, хлопотала старая вьетнамка.

Засмотревшись на ли́чи – это такие розовые плоды, похожие на маленьких ежей с ободранными иголками, – я зацепилась башмаком за ящик с мандаринами, и они, сверкая рыжими боками, посыпались на тротуар. В общем, я внесла яркую ноту в жизнь улицы!

Вьетнамка заохала и залопотала по-вьетнамски, а мне захотелось немедленно бежать, но я же «порядочный» ребенок! Потому кинулась подбирать мандарины с тротуара. Ужас!

Хорошо, что опять не понимала ни слова из словесного потока старушки, вырывающегося из сморщенного рта с одним торчащим желтым зубом! А еще говорят о пользе образования – да оно, это образование, только печаль умножает!

Пришлось мне купить килограммовый пакет личи, хотя здесь они стоили в два раза дороже, чем в том задрипанном универсаме, где продают продукты с заканчивающимся сроком реализации и куда нас привела Алиса в целях экономии. В этот универсам ломились только одни афроамериканцы и арабы, ну и мы с мамой, естественно!

Я быстро шла по улице и косила глазом на своего двойника – девочку, бегущую в зеркальных витринах магазинов, и даже стала себе нравиться!

В воскресенье город вымер, только группка японских туристов стояла на тротуаре, разглядывая большую развернутую карту, рвущуюся от ветра из рук, чтобы улететь на свободу.

За следующим поворотом я увидела, как из окна второго этажа свешивается рыжая девица и, давясь от смеха, руководит парковкой небольшого красного автомобильчика, за рулем которого сидел явный идиот. Он сначала влепился во впереди стоящую машину, а потом резко сдал назад и врезался в стоящую сзади.

После каждого удара из машины высовывалась лохматая голова парня-водителя и такая же лохматая любопытствующая голова пса. Пес сопровождал сложные манипуляции автомобиля радостным лаем и пламенным «поцелуем» в нос водителя. И хотя они производили кошмарно много шума, на них никто не орал. Может, потому, что они были такими веселыми и беззаботными.

Долго разглядывать их было неудобно, и я проскользнула мимо, жгуче завидуя, что все это происходит не со мной.

Я вспомнила нашего молодого учителя русского языка и литературы Олега Петровича. Он обожал устраивать классу диктанты и при этом всегда ходил от двери к окну.

У окна он на несколько секунд застывал и тянул долгое «э-э-э!», потому что в это время любовался на свой новый красный автомобиль «фиат», аккуратно припаркованный на чахлом газоне, у черного входа в столовую. Все напряженно ждали той минуты, когда он на повороте уставится в окно и затянет свое «э-э-э!», чтобы сразу начать списывать друг у друга.

Но однажды осенью, в середине урока, в очередной раз выглянув в окно, Олег Петрович вдруг замер и, продиктовав нам: «Черт! Черт!», ринулся из класса с громким воем. Мы все повскакали с мест и прилипли к окнам: на газоне лениво перепархивали грязные целлофановые пакеты и виднелись лишь следы от колес.

А машину угнали какие-то хулиганы – это мы потом узнали. «Фиат» не нашли. Олег Петрович с горя уволился, а мы все равно иногда выглядывали в окно в надежде, что вдруг там появится его красная машина…

Патрис

В универсаме я купила длинный французский батон, пару йогуртов, жидкий творог, пучок лука-порея, бледные помидоры и вонючий сыр с плесенью, который очень любит мама. Я представила, как она издали втягивает носом сырный запах и торопится домой!

Когда я подходила к дому, из подъезда, покачиваясь на высоких каблуках, вышла мадам Горгон, наряженная в широкое черное пончо. Ее короткие, крашенные в ядовитый «блондин» космы были туго схвачены красной лентой в хвостик на макушке, так что виднелись отросшие темные корни волос. Это придавало ее прическе вид атомного взрыва.