Книга Жизнью смерть поправ - Геннадий Ананьев

– Командиры отделений, ко мне! – крикнул Андрей и, дождавшись всех, объяснил свой замысел. Затем предупредил: – Если будем с таким напряжением работать, не успеем. Передайте подчиненным: не в игрушки играем! За двоих нужно работать каждому. За троих!

Переходя от отделения к отделению, старший лейтенант Барканов советовал, как лучше оборудовать площадку для пулемета, как вырыть нишу для патронов и гранат, сам брал лопату, своим примером поторапливая бойцов, и работа пошла живей. Вскоре стало возможным переводить заставу в овраг, оставив здесь лишь по одному человеку от отделений. И еще, посмотрев на часы, Барканов решил: «Пора высылать засаду».

Он позвал старшину, но в это время наблюдатель доложил:

– Товарищ старший лейтенант, на дороге шесть фашистских мотоциклистов! Двигаются от усадьбы в нашем направлении.

– Отходить в лес! Все взять с собой! – крикнул Барканов.

Он решил пропустить мотоциклистов в лес, а там уничтожить их. Ни одного не выпустить.

– За мной! Бегом!

Метров через двести Андрей оставил большую половину заставы в ельнике, густо сдавившем дорогу. Знал, что главная тяжесть боя ляжет на них: враг примет все меры, чтобы вырваться из кольца. Остальных провел еще немного вперед и разместил вдоль дороги. Минута-другая – и пограничники растворились в лесу. Маскироваться они умели.

Треск мотоциклов приближался, и вот уже густо рассыпался по лесу. У окопов приглох на минутку, затем снова набрал силу. Все шло, как и рассчитывал старший лейтенант: немцев брошенные окопы удивили, но не остановили. Они, как каждая разведка, должны двигаться вперед до соприкосновением с противником. И мотоциклы двигались. Теперь, правда, медленней и с большим интервалом. Но и это предусмотрел Барканов: застава была растянута вдоль дороги так, что дозор, держи он самый большой интервал, все равно весь окажется в засаде.

Сердито урчат мотоциклы, настороженно смотрят в лес стволы автоматов и пулеметов. Вот уже последний мотоцикл миновал ельник, в котором замаскировалась основная часть заставы. Пора. Барканов крикнул: «Огонь!» – и бросил гранату. Она еще не успела взорваться, а из леса зачастили меткие выстрелы, в ответ заторопились, захлебываясь, немецкие автоматы и пулеметы. Мотоциклы, кроме первого, искореженного взрывом гранаты, вздыбились как по команде и, круто развернувшись, начали набирать скорость. Убитых водителей сбрасывали сидевшие позади солдаты и брались за руль. Из люлек фашисты беспрерывно стреляли и бросали гранаты.

Казалось, что какому-либо мотоциклу удастся вырваться из леса, но вот чья-то меткая граната угодила в передовой, он взорвался и загородил дорогу остальным, а по остановившимся мотоциклам стрелять любо-дорого. Как на стрельбище по мишеням. Посоревновались еще немного захлебистые автоматно-пулеметные очереди с хлесткими выстрелами карабинов – и все стихло. Тишина наступила до звона в ушах. И как бы в укор людям, убивавшим друг друга, издали донеслась заливистая трель соловья. Барканов вышел из ельника, привычно одернул гимнастерку и крикнул:

– Застава! Ко мне!

Пограничники, выбираясь из укрытий, бежали к своему начальнику. Лишь в двух местах произошла заминка: бойцы выносили из ельника убитых товарищей и бережно укладывали их на мягкую хвою у дороги. Барканов приказал старшине строить заставу, сам же пошел к убитым. Снял фуражку, склонил голову, молча смотрел на первые жертвы начавшейся войны и задавал себе трудный вопрос: «Сколько их еще будет?»

Подошел и остановился строй. Красноармейцы без команды сняли фуражки. Ждали, что скажет командир. Он повернулся к строю, надел фуражку и, вздохнув, проговорил грустно:

– Могут драться фашисты. Могут! – Оглядел строй и добавил уверенно: – Но и мы не лыком шиты. – Сделав паузу, продолжил уже приказным тоном: – По одному человеку от отделений останутся похоронить товарищей. Прощальный салют дадим по врагу! В засаду – двенадцать добровольцев на исправных мотоциклах. Взять немецкие автоматы и пулеметы. Для ближнего боя сгодятся.

Отправив засаду, Барканов вывел заставу к оврагу и, указав огневые позиции отделениям, сам взялся за лопату. Работал без остановки, и пот, поначалу задерживавшийся в густых бровях, начал пробиваться сквозь них и щипать глаза. Андрей вытирал рукавом лицо и упрямо продолжал копать.

К опушке, подковой охватывающей луг за оврагом, начали походить соседние заставы. Пришлось оставить лопату – нужно было согласовать с соседями систему огня на флангах, по просьбе инженерного взвода определить проходы в минном поле, которое он будет устанавливать для отхода засады. Управившись со всем этим, вновь взялся за лопату, но тут же услышал:

– Товарищ старший лейтенант, машина коменданта!

Положено встречать. Еще положено подать команду смирно, но Барканов не стал этого делать. Лишь отрапортовал:

– Согласно вашему приказу застава «седлает» дорогу.

– Ты что же, друг ситный, приказы нарушаешь? – нестрого спросил капитан Хохлачев. – Тебе же на опушке приказано было…

– Удобное место для накопления противника. Я посчитал…

– Правильно, Андрей, посчитал. Я тебе сюда пару отделений из резерва подброшу. Дотемна тебе тут выстоять нужно. Должен. Потом оставишь пару пулеметов на обратном склоне в приготовленных скрытных гнездах, а заставу – на опушку. Имитация отхода. Набьются фашисты сюда, мы с фланга ударим. И пулеметы – в упор. Кинжальным огнем. Понимаешь, Андрей, что тут произойдет?

– Да, много их здесь можно уложить.

– Вот-вот! Нам бы до подхода батальона продержаться, до подхода дивизии. Погоним тогда. Ох, погоним! – Он обнял Барканова. – Держись, Андрей. Держись!

Повернулся к машине, открыл дверцу – и замер: от дальней усадьбы донесся взрыв гранаты, а вслед за ним заработали автоматы и пулеметы. Перемежались с ними хлесткие выстрелы из карабинов. Хохлачев и Барканов замерли, перестали копать и пограничники. А бой стих так же неожиданно, как и возник. На дороге никто не появился.

– Мелкая разведгруппа, – заключил Хохлачев. – Зарывайся, Андрей Герасимович. Танкам ловушки понаделай. Инженерный взвод пусть у тебя останется. Поспешай. Фашист долго не заставит себя ждать.

И в самом деле, застава вместе с инженерным взводом и присланной комендантом подмогой едва только начала маскировать танковые ловушки, а по усадьбе уже ударила вражеская артиллерия. Старшина с пограничниками на мотоциклах понесся к опушке по дороге через овраг, а им вдогонку летели снаряды. На дорогу у усадьбы выползли три самоходки. Трещали изувеченные деревья, звонко ломались сучья – разрывы снарядов вздыбливали мягкую хвою и землю с корнями деревьев. Бойцы, занявшие оборону по гребню оврага, притихли. Барканов же думал с удовлетворением: «Хорошо. Клюнули!»

Но угнетало его то, что ничем нельзя было сбить эту наглую самоуверенность фашистов, размеренно и прицельно стрелявших по опушке.

«Снарядами б в бока самоходкам! Завертелись бы!»

Никакой артиллерии, однако, у пограничников не имелось, о стрелковом же батальоне ничего пока не было слышно. Оставалось одно: ждать. Ждать, когда самоходки подползут на расстояние броска связки гранат.