Книга Только достойный - Морган Райс

Это несправедливо. Ройс отдал свою жизнь, чтобы спасти ее, бесстрашно ворвался в замок и рискнул всем. Гиневьева вздрогнула, вспомнив о том, как руки Манфора схватили ее, вспомнив о своем ужасе. Если бы Ройс не прибыл в ту минуту, она не знает, что сделала бы. Ее жизнь была бы кончена.

Но, может быть, она все-таки кончена. В конце концов, она по-прежнему в ловушке, все еще не знает о своей судьбе. Она вспомнила слова Лорда Норса, и они звенели в ее ушах как погребальный звон:

«Но твоя невеста никогда не будет твоей. Она станет собственностью одного из наших дворян».

От них не убежать, от них никогда не убежать. Знать управляет их жизнью, как всегда. Неуважение к одному из них означает возможную смерть, а убийство одного из них гарантирует ее. Но Ройс не колебался, убив одного из них ради нее.

У Гиневьевы закружилась голова от этой мысли. В то мгновение она увидела, как сильно Ройс ее любит. Ему было так легко отказаться от своей жизни ради нее. Она тоже хотела всем рискнуть ради него, хуже всего ей было от того, что она оказалась в ловушке здесь, не в силах помочь ему.

Вдруг по другую сторону ее двери отодвинули тяжелый железный засов, нарушив тишину, и Гиневьева вздрогнула в своей одиночной камере. Раздался скрип толстой деревянной двери, когда ее открыли, и девушка увидела двух солдат с каменными лицами, которые молча ждали ее. Ее сердце ушло в пятки. Неужели они собираются отвести ее на смерть?

«Пойдем с нами», – хрипло произнес один из них.

Они стояли молча, ожидая ее, но Гиневьева только стояла, застыв от ужаса. Часть ее хотела остаться в одиночестве здесь, в этой камере, узницей до конца ее дней. Она была не готова встретиться лицом к лицу с миром, не говоря уже о дворянах. Ей нужно было больше времени на то, чтобы обдумать это, больше времени подумать о Ройсе. Гиневьева знала, что вернуться к нормальной жизни больше невозможно. Теперь она – собственность дворян, и они могут делать с ней все, что хотят.

Гиневьева сделала глубокий вдох в тишине, сделала первый шаг вперед, потом другой. Идти навстречу этим людям было хуже, чем идти на виселицу.

Когда они пошли по коридору, дверь позади нее захлопнулась, один солдат грубо схватил ее – слишком грубо, его мозолистые пальцы впивались в нежную плоть ее руки. Гиневьева хотела закричать от боли, но не стала. Она не доставит им такого удовольствия.

Солдат наклонился так близко, что она ощутила его горячее дыхание на своей щеке.

«Твой жених убил моего господина», – сказал он. – «Он будет страдать. Ты тоже будешь страдать, но по-другому. Дольше, беспощаднее».

Солдат толкнул ее, ведя вниз по коридору, звук их шагов эхом отражался от камня, и Гиневьева вздрогнула. Она пыталась не думать о том, что ее ждет. Как все так обернулось? Этот день начался как самый счастливый в ее жизни, и каким-то образом обернулся трагедией.

Гиневьева выглянула в открытое окно, когда они проходили мимо, и увидела двор далеко внизу, где приходили и уходили массы. Они все уже вернулись к своим дневным обязанностям. Гиневьева не понимала, как жизнь может вот так продолжаться, словно ничего не произошло. Для нее жизнь изменилась навсегда. Но мир, казалось, оставался невозмутимым.

Посмотрев на камень далеко внизу, Гиневьева ощутила внезапный прилив надежды. Она поняла, что в ее распоряжении на самом деле осталась одна последняя сила – сила покончить со всем этим. Все, что ей нужно сделать, – это вырваться из рук солдат, побежать и выпрыгнуть из открытого окна. Она может покончить со всем этим.

Гиневьева посчитала, сколько для этого потребуется шагов, сумеют ли они поймать ее до того, как она прыгнет, и упадет ли она достаточно далеко, чтобы сломать себе шею. Думая об этом, Гиневьева ощущала извращенное чувство радости. Это единственная оставшаяся у нее сила. Это единственное, что она может сделать, чтобы показать свою солидарность Ройсу. Если Ройс умрет, она тоже должна умереть.

«Чему ты улыбаешься?» – прошипел солдат.

Гиневьева не ответила, она даже не осознавала, что улыбается. Ее поступки ответят за нее.

С колотящимся сердцем Гиневьева ждала, когда его хватка ослабнет, чтобы она смогла выдернуть руку и побежать. Но, к ее ужасу, он сжал ее руку только сильнее, ни на секунду не ослабив хватку.

Сердце Гиневьевы ушло в пятки, когда они свернули в новый коридор без окон. Они подошли к новой двери и, когда солдат ввел ее внутрь, она осознала, что ее шанс утерян.

«В следующий раз», - пообещала она себе.

Гиневьева вошла в сводчатые покои с высокими потолками, здесь было тускло и прохладно. Ее ввели в середину комнаты два стражника, которые, наконец, отпустили ее и отошли на несколько метров. Она потерла руку в том месте, где они держали ее, испытывая облегчение от того, что они отпустили ее.

Напротив Гиневьевы стоял человек – очевидно, дворянин, судя по его виду. Он стоял в нескольких метрах от нее и смотрел на нее холодным, тяжелым взглядом. Казалось, он рассматривает ее так, словно она была статуей или интересным предметом искусства, который ему принесли.

Гиневьева ощутила мгновенное отвращение при взгляде на него: он был похож на Манфора. Может быть, его брат?

Он стоял перед ней: прекрасная холеная внешность, лет двадцати, высокомерный хмурый взгляд на лице. Облаченный в лучшие бархатные одежды, свидетельствующие о его положении, он находился в компании двух мужчин постарше, одетых не менее роскошно. Позади них стояли несколько слуг. Его глаза были красными, словно от слез, лицо обрамляли длинноватые, волнистые каштановые волосы. Ей показалось, что он мог бы быть привлекательным, если бы его лицо не раздувалось от такого высокомерия и жестокости.

Мужчина холодно смотрел на нее, и она сжала челюсти, глядя на него, невосприимчивая к его ненависти. В конце концов, она не нуждается в его одобрении.

Комнату окутала долгая тяжелая тишина, пока они стояли, глядя друг на друга, не говоря ни слова. Комната была полна тихого напряжения горя, обвинения, гнева и возмездия. Не нужно было ничего говорить.

Наконец, мужчина заговорил.

«Ты знаешь, кто я?» – спросил он. Его голос был неприятным – голос власти, привилегии, полномочий.

Гиневьева смотрела в его тяжелые карие глаза, изучая их.

«Могу предположить, что брат Манфора», – ответила она хриплым от долгого молчания голосом.

Он покачал головой.

«Я был его братом», – поправил он. – «Мой брат теперь мертв, благодаря тебе».

Его глаза неодобрительно сузились, когда он посмотрел на нее так, словно это она вонзила кинжал в его брата. Гиневьева жалела о том, что это не так. Она хотела бы взять на себя бедственное положение своего любимого Ройса, чтобы он не страдал из-за нее.

Гиневьева отчаянно хотела положить этому конец. В конце концов, перед ней стоит ее враг. Она украдкой оглядела комнату в поисках оружия – меча, который она может вынуть, кинжала, который может бросить – что угодно, что она может вонзить в сердце этого человека. Гиневьева быстро нашла решение. Она заметила, что у одного из солдат, который смотрел в другую сторону, на поясе висит кинжал, и она подумала о том, чтобы схватить его, прикинула, насколько быстро она может сделать несколько шагов и пронзить его до того, как они остановят ее.