Книга Простые радости - Ширли Кэррол

Из темной комнаты вид и правда был совершенно ошеломляющим. Лунный свет серебрил поверхность воды, видимую сквозь темные силуэты раскачивающихся на ветру деревьев. И было тихо, удивительно тихо, слышался только шелест немногих еще оставшихся на ветвях листьев.

Сьюзен взглянула на Эл, который серьезно разливал вино по бокалам. Он казался таким умиротворенным. Да, он тяжело, напряженно работал, но умел расслабляться и получать наслаждение от жизни. Ценил тишину, красоту и покой. Сьюзен наблюдала, как свеча отбрасывает блики на его лицо. Он выглядел довольным и спокойным, хотя временами ей казалось, что замечала в его глазах нечто — легкую печаль… Что это? Одиночество?

— Кстати, где ты научился так здорово готовить? — спросила Сьюзен.

— О, я раньше часто готовил для себя. Мои родители работали, они обычно возвращались поздно и только кое-что перехватывали перед сном.

— Так ты много времени проводил один?

— Да, но у меня была еще и бабушка.

— Бабушка? — повторила она.

— Угу, — ответил Эл. — Она жила в одном из больших викторианского стиля домов неподалеку от колледжа. Я любил забегать к ней после учебы. У нее всегда на плите стоял большой горшок с какой-нибудь стряпней или свежеиспеченный хлеб. И мы усаживались за большой круглый стол, играли в карты и говорили часами.

— Кажется, классная леди.

— Ага, самая лучшая. Она по-настоящему кормила меня. Сначала таскала за уши, щипала за щеки, а потом отправлялась на кухню в своем ярком цветастом платье и больших неуклюжих башмаках. Она действительно любила меня.

— Но твои родители ведь тоже тебя любят?

— О, да, конечно, — ответил Эл, слегка напрягаясь. — Они любили меня. Но совсем по-другому, знаешь ли, — сказал он, пожимая плечами. — Моя мать — виолончелистка, выступает с концертами, и у нее очень напряженный график. Она постоянно прилетает и улетает, у нее никогда нет ни единой свободной минуты.

Сьюзен нахмурилась. Эл раньше упомянул, что он — единственный ребенок в семье. Значит, если его мать работала так напряженно, как он рассказывает, и мало бывала дома, стало быть, он проводил много времени один, предоставленный самому себе?

— А что ты любил делать, когда был маленьким? — спросила она.

— Больше всего мне нравилось строить разные модели и еще смотреть телевизор, хотя теперь редко даже подхожу к нему. К тому же у нас всегда в доме было полно народу, потому что отец преподавал историю в Северном Центральном колледже в Напервилле. Всегда кто-то приходил и уходил, их друзья и многочисленные знакомые.

— А когда ты увлекся фотографией? — спросила она, гоняя вилкой по тарелке оставшиеся бобы.

— О, уже в старших классах. Вообще-то это произошло совершенно случайно, — заявил Эл. — Мне всегда нравилось разглядывать фотографии в разных журналах, которые выписывал мой отец, часами вглядываться в лица. Снимки будто рассказывали истории из жизни этих людей. Мне никогда и в голову не приходило, что я сам могу сделать что-то подобное, до тех пор, пока не пошел на специальные курсы.

— А теперь?

— Теперь, конечно, я люблю это дело. Люблю пытаться влезть в шкуру каждого конкретного человека и показать моим зрителям, что тот стремится сказать. — Он пожал плечами. — Это не так-то просто объяснить. Наверное, у меня не очень здорово получается…

— Отлично получается. Продолжай, пожалуйста.

— Знаешь, все эти люди, которые приходили к нам домой, друзья родителей, университетские профессора, они всегда расхаживали с бокалами вина в руках и говорили, говорили, говорили… Но ни один из них никогда ничего не делал, — объяснял Эл.

Сьюзен кивнула, молча предлагая ему продолжать.

— А мне хотелось что-то делать, и когда открыл для себя фотографию, то понял, что смогу. И поклялся, что своей работой сумею сказать нечто очень важное. И думаю, мне это удалось, — закончил Эл с напряженным лицом, сильно сжав челюсти.

Пока Сьюзен задумчиво кивала головой, размышляя над его словами, он вскочил, оттолкнул стул и собрал тарелки.

— Хватит обо мне, — заявил он. — Давай-ка лучше возьмем кофе и устроимся у огня.

Эл подхватил две кружки, наполнил их из кофейника, потом провел Сьюзен к камину и усадил на пол перед камином, чтобы они могли вытянуть ноги и погреть их.

— У-у, какой запах, — мечтательно протянула Сьюзен, вдыхая ароматный пар, поднимающийся из ее кружки.

— С лесным орехом, — откликнулся Эл.

— У-у. — Она посмаковала запах, потом сделала глоток. — Знаю, Стивен, — сказала она, бросая на него озорной взгляд. — Простые удовольствия.

— Господи, наконец-то до нее доходит! — вскричал Эл легким фальцетом.

Эл наблюдал уголком глаза, как Сьюзен попивает свой кофе, как огонь бросает блики на ее лицо и волосы. Когда она улыбалась, свет попадал на круглую щеку и аккуратные ямочки около рта, на гладкую, кремовую кожу.

— Знаешь, ты такая красивая, когда улыбаешься. Тебе стоит делать это намного чаще.

Сьюзен задохнулась и почувствовала, как загорелось ее лицо.

— Это правда, — продолжал он. — Ты всегда такая серьезная. Постоянно смотришь в свой компьютер и непрерывно беспокоишься о работе. А сейчас ты выглядишь такой расслабленной, такой довольной.

Он поставил кружку на пол рядом с собой, вытянул руку и обнял Сьюзен за плечи. А другой рукой погладил выбившуюся прядь волос.

— Такая упрямая. Так и отказывается называть меня Эл! — Он заправил свободные волосы ей за ухо.

Она вскинула подбородок.

— И не буду, пока не скажешь мне, что оно означает. Кстати, как ты получил такое имя?

— О, мне предложил его один из моих преподавателей. Сказал, что это звучит более профессионально, чем мое настоящее имя.

— Какое же? — настаивала она. Он рассмеялся.

— Только самые близкие мне люди знают это. Может, когда-нибудь я скажу и тебе, — ответил Эл, наклоняясь вперед.

Сьюзен знала, что он собирается поцеловать ее. И знала, что должна отодвинуться, но не могла заставить себя сделать это. Все здесь казалось превосходным. Жар и успокаивающее потрескивание камина, тепло комнаты, мягкая нежность его губ, которыми он слегка коснулся ее рта. Он забрал ее кружку, поставил рядом с собой, не прерывая поцелуя, и притянул ближе к себе.

Сьюзен ощутила, как ее ладони прижались к мягкой ткани его рубашки. Грудь Эл под ее ладонью была твердой и гладкой. Его поцелуй становился все настойчивее, заставляя ее приоткрыть губы и впустить его ищущий язык. Руки его напряглись и прижали ее с такой силой, что она ощущала все его мышцы. Сьюзен чувствовала себя так, будто ее обернули в кокон, теплый и уютный, и испытывала удивительное чувство комфорта и надежности.

Эл медленно опустил руки ей на талию и прижал еще ближе, скользя губами по шее, покрывая мелкими поцелуями ямочку на шее, целуя так нежно и дразняще, прикасаясь языком, покусывая мочку, слегка посасывая ее, обводя языком округлое ухо и возвращаясь к гладкости щеки и, наконец, снова к голодным губам. Сьюзен легко двинулась, подняла руку и обняла его за шею, слегка касаясь грудью его груди. Она почувствовала, как он мгновенно напрягся, потом чуть отодвинул ее, поднял руку и накрыл грудь, сначала легко провел ладонью вверх, потом медленно вниз, и начал неторопливо ласкать сосок большим пальцем.