Книга Страна снов - Роберт Л Андерсон

– Мне нужно кое-куда съездить, – сообщила Мириам. Раздвинув двумя пальцами шторы, она вгляделась в темноту. Деа похолодела: вдруг там стоят безлицые, туманя оконное стекло рваным дыханием? Но за окном никого не было – в стекле отражалась комната.

– В полседьмого утра?

Мириам отпустила шторы, но не обернулась.

– Начинай собираться. Пора.

Деа глубоко вздохнула. Легкие болели, словно и впрямь обожженные морозом.

– Ты что, издеваешься надо мной?

– Не надо кипятиться, это ничего не изменит. – Мириам направилась к двери, обходя охапки одежды на полу. В ней не было сожаления или неловкости – лишь нетерпение, будто этот разговор отвлекал ее от чего-то важного.

Деа на секунду зажмурилась. Сколько раз уже это было – мать будила ее своим: «Мне нужно кое-куда съездить. Начинай собираться. Пора…»

Деа даже не понимала, злится она или нет, – мысли путались, ее трясло.

– Я никуда не поеду, – проговорила она.

– Поедешь, – деловито сказала Мириам, взявшись за дверную ручку. На мгновение она замешкалась, и Деа показалось, что мать сейчас извинится, но мать лишь добавила: – Твой чемодан на чердаке, – и вышла в коридор, прикрыв дверь.

Деа долго сидела на кровати. Она слышала, как закрылась входная дверь и скрежетнули замки – один, другой, третий. На улице заурчал мотор. Замяукал Тоби, требуя, чтобы его накормили. У Деа не было сил двигаться. У нее не было сил даже плакать.

Восемь часов. Кот заныл громче и начал царапать дверь. Сквозь шторы сочились лучики солнца, тонкие, как шелк. Хорошая будет погода. Они с Коннором и Голлум собирались в Лесаль поглазеть на фестиваль ужасов, дурацкий карнавал по случаю Хэллоуина, который продлится до самого Дня благодарения. Коннор обещал девочкам выиграть каждой по игрушечному гоблину в тамошнем тире.

К девяти часам решение созрело. Деа встала. Тоби по-прежнему мяукал под дверью, но она не обращала внимания. У нее имелось не так уж много одежды, и половина гардероба была разбросана по полу спальни. В шкафу осталось примерно с десяток свитеров и жалких футболок из эконом-магазинов, юбки, которых Деа никогда не носила, и платье, которое мать подарила ей на Рождество несколько лет назад, в форме перевернутого бокала для мартини, с вышитыми мелкими черепами. У Деа еще не было возможности где-нибудь в нем показаться.

Можно было надеть его на выпускной, если бы Коннор пригласил ее как свою девушку.

Она сгребла в охапку всю одежду вместе с вешалками и швырнула на пол. Пинком отправила под кровать джинсы, бросила футболку на батарею. Выйдя в коридор, Деа отпихнула Тоби ногой.

Она почти никогда не заходила в комнату матери: это было все равно что зажечь огни рампы после окончания представления и увидеть болты и винты, на которых все держится; к благоговению примешивалась неловкость за собственное легковерие в этот спектакль. У Мириам, как всегда, царил идеальный порядок. Двое часов висели рядышком над изголовьем и цокали языками на Деа. На полу стояли два открытых, наполовину уложенных чемодана. Шкафы уже были пустые. Постельное белье снято, одеяло сложено, открывая матрац.

Деа вывернула чемоданы, ногами расшвыряв аккуратно уложенную одежду по разным углам, сбросила с кровати одеяло и подушки. Вытрясла на ковер ящик трюмо – по комнате разлетелись использованные тюбики крема, пилки для ногтей, образцы ароматов из универмагов. Найдя в ванной два пакета с туалетными принадлежностями, Деа выдавила зубную пасту по всей раковине. Открыв старую помаду Мириам, она написала на стене ванной, где раньше висело зеркало:

«Я никуда не поеду».

Ей стало немного легче, и она пошла вниз покормить Тоби. Вместо того чтобы поставить пакет с кошачьим кормом обратно в кладовку, Деа рассыпала его по всей кухне. Тоби растерянно смотрел на нее, скорчившись над своей миской. Деа понимала – это ребячество, но ей было все равно. Если мать хочет уехать – пожалуйста, но Деа не станет облегчать ей задачу.

– Извини, доколупали, – сказала она Тоби, когда пол покрылся слоем твердых коричневых орешков, хрустевших под ногами. Пустой пакет Деа выбрасывать не стала, просто швырнула в угол. Пробили часы на кухне, десять раз пронзительно пискнув, будто протестуя. Деа мстительно открутила часы от стены, бросила на кухонный стол и раскурочила колотушкой для мяса, которую оставили прежние жильцы. Прежде чем умереть окончательно, часы издали слабый стон, словно живое существо.

На душе у нее все пело. Деа поднялась к себе и долго стояла под душем, а потом не без труда отыскала в куче одежды на полу свои любимые джинсы, тонкую футболку и большой кашемировый свитер с кожаными заплатками на локтях, в котором ей всегда казалось, что она живет на настоящей ферме, а не на имитации.

Улица встретила ее холодом и солнцем – погода была как на детском рисунке, когда с голубого неба до самой земли тянутся длинные солнечные лучи. Деа перебежала через дорогу. Дыхание, белым облачком клубившееся у рта, напомнило ей о кошмарном сне: снег, мороз и безлицые люди.

Коннор открыл дверь полуголым, если считать одеждой полотенце вокруг бедер, и Деа на секунду забыла, зачем пришла. От него пахло мылом (даже на расстоянии в три фута), на груди блестели капельки воды. Деа вспомнила, как выложила гирляндой на снегу: «Поцелуй меня».

– Ты сегодня рано, – сказал он. Было непохоже, чтобы ночью его мучили кошмары, – Коннор стоял непринужденный, улыбающийся. Может, чуть более уставший, но и только.

Деа знала, что пришла рано и что Коннор об этом обязательно скажет, и заготовила остроумный ответ в духе героини романтической комедии: «Ячменные лепешки – сильный мотиватор» или «Колесо обозрения ждать не будет». Но при виде Коннора в полотенце Деа буркнула только: «Знаю», стараясь не очень смотреть на него.

– Дай мне десять минут, – Коннор отступил, давая ей пройти.

Она уже несколько раз бывала у Коннора – потому что они дружат, напомнила себе Деа (эта фраза ей никогда не надоедала), и всякий раз обстановка была все ближе к идеалу: в комнатах появились ковры, на красивых тумбочках расставлены лампы, ароматические сухие смеси в деревянных мисках наполняли дом слабым пряным запахом. Деа не уставала восхищаться, как много есть у семьи Коннора, сколько они накопили вместе. Она снова подумала о своем отце – о настоящем, а не о незнакомце в красной рубашке-поло: может, и он живет в таком доме с кофейными столиками, изящными статуэтками, подсвечниками и фарфоровыми вазами. На одну безумную секунду Деа подумала отыскать его и появиться на пороге, представив, как счастлив он будет ее видеть.

А мать придет в бешенство.

Пока Коннор одевался, Деа ждала в гостиной, рассматривая семейные фотографии (отчасти чтобы не думать об обнаженном красивом парне наверху в спальне). Здесь были снимки Коннора в самом разном возрасте: вот он улыбается почти беззубой улыбкой перед огромным тортом с двумя свечками, а вот, худющий и гордый, стоит у бассейна с медалью на шее. Несколько фотографий отца и мачехи и каких-то пожилых людей – видимо, родственников или друзей семьи.