Книга Дезертиры с Острова Сокровищ - Александр Секацкий

Но ситуация радикально меняется, когда возникает автономный круг жизнеобеспечения. Здесь циркуляция вещей и смыслов не подвержена товарной форме, здесь не действует закон стоимости. Сама же Парящая-над-Землей точно сформулировала основополагающий принцип подвески: обессмысливание товарного эквивалента, первоосновы подлости этого подлого мира. Подвеска устраняет и строгую транзитивность архаического одаривания (потлача), которая, по справедливому замечанию Леви-Строса, делала дар механическим социальным жестом, обеспечивающим воспроизводство иерархической структуры социума. Рикошетные обмены нестяжателей не поддаются расчету, неподвластны никаким исчислимым порядкам, в них словно бы встроен невидимый датчик случайных чисел. Подвеска – это материальная ипостась свободы.

* * *

Свои соображения на эту тему высказывали и видные бланкисты, и многие другие нестяжатели. В том числе и Ютака Эйто:

Изъятие вещей из-под власти золотого тельца, привыкшего оставлять на них свою родовую отметину, отпечаток товарной формы, – это жест беспрецедентно радикальный. Очень важно уяснить, что вещи, движение которых не опосредуется денежным обращением, проходят тем самым очистительный обряд и становятся экологически чистыми. Причем чистыми именно в том первичном смысле, в каком понимали этот термин индийские брахманы.

Экологические движения Европы конца ХХ века, тогда еще именовавшие себя «зелеными» (в честь баксов, что ли?), постоянно допускали роковую ошибку – роковую и в то же время детскую. Они боролись за «экологически чистые продукты», за «нетронутую природу», за сохранение разнообразия видов… Цели сами по себе благородные, вроде бы и нечего возразить. Но борцы за земную чистоту не знали, а точнее говоря, не желали знать, что главное искажение и загрязнение в человеческую природу вносится именно вещизмом. Вещизмом во всех его формах – от тяжелых и хронических до вполне невинных на первый взгляд. Если нас в этом мире представляют деньги и если сам мир, чтобы предстать перед нами, требует от нас денег, значит, фальшь и противоестественность уже заложены в ход вещей. И никакие гринписовские примочки тут не помогут, – как говорит старая японская пословица, «бесполезно подметать пол, пока в доме нет крыши». Когда примесь духовного яда содержится в самих вещах без какого-либо исключения, будь то хлеб насущный или материализованные иллюзии, нелепо ополчаться против генетически измененных огурцов. Достаточно присмотреться к тому, что показывают во всех окнах mass media, чтобы понять: эта планета находится под воздействием острой товарно-денежной интоксикации, уже вызвавшей соответствующие мутации, необратимые для большинства ее нынешних обитателей.

С высоты птичьего полета мир и сейчас таков. Но в нем уже есть экологически чистые зоны, свободные от мутировавших, искаженных форм человеческих отношений. Поддерживая и расширяя их, мы создаем среду обитания, куда не в состоянии проникнуть буржуазия, потому что ее жабры непригодны для вдыхания чистого воздуха нестяжательства. Все прежние резервации, включая советский и китайский коммунизм, были безнадежно инфицированы возбудителями алчности. Никто до нас не смог ослабить власть денег, их власть над человеческим воображением. Нам это уже удалось, и мы пойдем дальше. Ведь принципы существования крепнущих нестяжательских племен подрывают не чью-то персональную власть и даже не классовое господство – они подрывают основы так называемой сберегающей экономики, которая всегда была основана на принципах корысти и пользы, а главное, на отравленных грезах, на передаваемой из поколения в поколение пагубной привычке грезить деньгами. И вот мы сбили жар их воспаленного воображения. Мы показали, как можно без всего этого обойтись, показали, насколько чище и ярче становится жизнь, если она поддерживается экологически чистыми вещами.

Потому-то и прозвучал анонимный клич: «Вещеглоты всех стран, соединяйтесь!» – и они накинулись на нас. Ни с преступностью, ни с политической оппозицией они не вели такой тотальной борьбы, как с нестяжателями, хотя нам от них ничего не нужно. Мы-то знаем, конечно, что именно поэтому позиция имущих оказалась такой непримиримой. Когда выяснилось, что нечто, нужное им больше всего на свете, кому-то не нужно вообще, они стали терять почву под ногами. Когда они увидели, как они неинтересны нам, они перестали делать вид, что интересны друг другу. Теперь, как мне кажется, проблема вот в чем. Мы уже превзошли стяжателей силой духа, что, пожалуй, было и немудрено. Осталось еще превзойти их изобретательностью, а это значит не давать себе покоя, не ослаблять натиск бытия-поперек. (Перевод с японского Лены Микадо, Санкт-Петербургский подвесной университет.)

* * *

В каком-то смысле необходимость противостоять вызову нестяжательства придала свежих сил угасающей цивилизации. Во многих странах на основе полиции были созданы специальные подразделения чистильщиков, призванные подорвать автономию коммун и восстановить «контроль общества» над блудными чадами. Сколько уже грантов потрачено на сегодняшний день (и до сих пор тратится) с единственной целью реабилитации асоциальных элементов! До недавнего времени на крупные корпорации Европы и Америки помимо прочих налогов возлагалась обязанность организации «общественно полезного труда» для заблудших. А новые многочисленные учреждения, предназначенные для принудительной полезной деятельности? Пожалуй, ближайшим аналогом тут могут служить давние советские попытки перевоспитания тунеядцев, осуществлявшиеся, впрочем, с тем же успехом: перевоспитуемые в конце концов «совращали» перевоспитующих…

В Амстердаме, всегда гордившемся своими свободами, более двух лет пытались вести борьбу с подвесными обменами, круглосуточно уничтожая все появляющиеся предложения и штрафуя заставаемых на месте преступления как нарушителей чистоты и порядка (взыскать штраф, правда, удавалось довольно редко). Понятно, что успехом эта политика не увенчалась, вскоре была найдена альтернатива альтернативе – сформировалась живая подвеска. Молодые люди, увешанные цветными ленточками и прилагающимся к ним грузом, буквально заполонили Амстердам. Эти веселые, полные жизни парни и девушки выгодно отличались от унылых блюстителей порядка, замаринованных в собственной серьезности исполняемого долга. Неудивительно, что в итоге общины лишь пополнили свои ряды, уведя с собой тех, в ком не угасло чувство жизни, – по этой же причине постепенно были свернуты и реабилитационные программы корпораций. И поскольку территории урбанистических джунглей только расширялись, а способность традиционного истеблишмента к ясно выраженной политической воле, наоборот, меркла, ничего радикального спонтанным процессам антропогенеза противопоставить не удалось.

* * *

Ничто не мешает рассматривать городские трассы подвески как аналог охотничьих тропок в природных (первичных) джунглях. Современные племена так же выходят на охоту, совершая ежедневные рейды в поисках хлеба насущного и духовной пищи. И бетонно-пластиковая природа одаривает их, чем может, вознаграждая авантюрное начало, ведь у нее нет других первородных детей. Нестяжательские племена – это по большей части кочевники, располагающие лишь временными стойбищами. Они не создают запасов, руководствуясь принципом «будет день – будет пища» и предпочитая жить налегке.