Книга В стране кораллового дерева - София Каспари

Анна снова окинула взглядом мужчину, яркое пончо которого складками свисало с плеч. На нем были белые, обшитые бахромой брюки, на поясе — большая цветастая шаль, свисающая в виде передника.

Анна стояла у каменной стены, которая защищала от волн набережную и растущие на ней диковинные деревья.

Несмотря на то что Анна обрела твердую почву под ногами, шагала она еще слегка покачиваясь, но все быстрее и быстрее удалялась от порта в сердце города.

Перед отъездом Калеб описал, где будет ждать ее перед тем, как они вместе отправятся дальше, к эстансии. Анна припомнила, что сразу же за зданием таможни начиналась Калле Ривадавиа, которая пересекала Плаца-де-ла-Викториа и стрелой устремлялась дальше, в пампасы, — так им рассказывал агент эмиграционной службы.

— Вдоль какой бы улицы ты ни шел, — рассказывал агент Калебу, — в конце концов все равно выйдешь в пампасы, которые и вам когда-нибудь станут домом. И вообще, там все улицы прямые и пересекаются под прямым углом.

Анна ускорила шаг. Случайно она заметила в толпе Пита и Михеля. Но девушка знала, что время не ждет. От мысли о том, что она простилась с Юлиусом навсегда и больше никогда его не увидит, у нее защемило сердце.

«Но я забуду его. Я смогу его забыть. Я должна это сделать».

Анна вздрогнула, когда в шаге от нее из кучи мусора выпрыгнула толстая крыса. В узкой нише между домами, судя по всему, была помойная яма — оттуда доносился кисловатый, гнилостный запах. Зверек быстро засеменил вдоль полуразрушенного сарая, встал на задние лапки и принюхался, оглядываясь по сторонам. В Анне он, вероятно, не видел никакой угрозы. Вскоре к первой крысе присоединилась вторая, чуть поменьше. Неожиданно выскочила маленькая лохматая дворняжка. Она щелкнула зубами, схватила крысу поменьше и перекусила ей шею.

Девушка вздрогнула, когда ее взгляд упал на окружающие дома. В спешке она даже не заметила, что красивые многоэтажные здания возле пристани остались позади и теперь вокруг — лишь лачуги. Место казалось малоприятным. Пахло тухлой водой, морем и какой-то гнилью. На большей части домов время оставило заметный след: краска на стенах шелушилась. В узких переулках между домами сохло белье. Был конец июля, и день оказался прохладнее, чем ожидала Анна. Впрочем, Калеб рассказывал ей, что в это время года в Аргентине зима.

Проходя мимо открытой двери, Анна услышала гул голосов. Говорили, кажется, на итальянском. Один раз ей показалось, что прозвучала немецкая речь. На улице играли дети — строили дамбы из глины, камней и щепок. На перекрестках без дела слонялись тощие парни. Анна также заметила женщин, одетых слишком вызывающе.

«Я представляла себе Новый Свет иначе, — подумала она. — Наверное, здесь не все так, как описывал господин Крамер».

Агент эмиграционной службы, советовавший им уехать, много рассказывал о громадных наделах земли, которые только и ждут храбрецов из Европы, о растущих городах, где нужны умелые руки ремесленников. Он поведал о бескрайних пампасах, о плодородных землях западнее Буэнос-Айреса. «Они плоские, как сковорода», — шутил агент. А потом он рассказал о бесконечных далях, которые нельзя описать словами.

«Увижу ли я все это вскоре: равнины и огромные стада коров?» — спрашивала себя Анна. Здесь должны быть ковбои, которых в Аргентине называют гаучо. «Дикие, неотесанные парни, которых можно заставить работать только с помощью плети», — так говорил им господин Крамер.

«Все иначе, чем я себе представляла», — снова подумала Анна. Над ее головой высилось все то же темно-голубое небо, как недавно на палубе корабля, и то же солнце светило с небосвода, но тут все было по-другому. Вдруг девушке стало не по себе. Анна решительно побежала дальше, все быстрее и быстрее, прогоняя неприятные мысли.

Июль — зимний месяц, разве это не странно?

Запахло едой, и желудок Анны призывно заурчал. Девушка еще немного прошла по улице, потом свернула направо. Порт остался далеко позади, вокруг были похожие друг на друга убогие дома. Улицы стали еще грязнее и ýже. Анна заметила, что ее провожают взглядами. Сейчас самое время спросить дорогу. Девушка подошла к пожилому мужчине, который стоял у зеленой входной двери, и, набравшись смелости, произнесла:

— Вы случайно не знаете, где живет семья Вайнбреннеров?

Старик тупо взглянул на нее.

— А семья Бруннеров? — продолжала допытываться Анна.

На лице старика не отразилось никаких эмоций, никакой искорки понимания не промелькнуло в бледно-голубых глазах.

«Может, он говорит только на испанском, — подумала Анна, — или еще бог знает на каком языке…»

— La familia Вайнбреннер? La familia Бруннер? — подобрала она несколько слов, которым научила ее Виктория. Больше Анна в тот момент вспомнить не могла.

Тут неожиданно позади старика распахнулась дверь. Молодая угрюмая женщина схватила его за руку и втащила в темноту дома. Через секунду она уже стояла перед Анной, скрестив руки на груди.

— Чего тебе надо?

«Она из Баварии», — догадалась Анна.

— Я ищу семьи Вайнбреннеров и Бруннеров, — громко ответила девушка.

Женщина смерила ее взглядом с головы до пят.

— Они живут там, в конце улицы, — сказала она, махнув рукой, и почти в тот же миг захлопнула дверь у Анны перед носом.

Анна постояла немного, а потом отправилась дальше по узкому переулку.

Дом, на который указала женщина, был несколько больше соседних и как-то опрятнее. И все же возле двери у Анны появилось дурное предчувствие. Она помедлила, прежде чем постучать. Прошло довольно много времени, и наконец послышались шаркающие шаги. Кто-то открывал дверь. Раздались ругательства — Анна узнала голос отца. И вдруг ее охватила тоска, с которой невозможно было совладать. Слезы облегчения навернулись ей на глаза.

— Отец! — крикнула она. — Отец, это я, Анна. Открывай скорей!

Что-то заскрежетало по полу. Снова послышалось негромкое ругательство. Наконец дверь отворилась. Перед Анной возникла фигура. Девушка услышала, как ее отец вздохнул. Улыбка сияла на ее губах.

«Наконец-то я приехала, — подумала она, — наконец-то я здесь».

Потом отец выступил из темноты. И улыбка исчезла с лица Анны так же быстро, как и появилась.

Глава пятая

— Ах, Анна, его дела совсем плохи.

Уже не в первый раз мать Анны, Элизабет, воздела руки к небу. Младшая сестра, Ленхен, сидела, сгорбившись, на единственном табурете в комнате, в которой, очевидно, ютилась вся семья, и, кроме приветствия, больше не вымолвила ни слова.

Анна краем глаза наблюдала за отцом. Лицо Генриха Бруннера было очень бледным. Под глазами залегли глубокие тени. Жалкие остатки волос прилипли к грязной голове. Он отощал с тех пор, как Анна видела его в последний раз. Изношенная одежда висела на нем, как на пугале. Несмотря на то что вечер еще не наступил, отец Анны был уже заметно пьян и еле держался на ногах. От него несло пóтом и алкоголем. Казалось, что отец задремал, но вдруг он высоко вскинул голову, оглядел всех и заплетающимся языком пробормотал: