Книга Книга о Бланш и Мари - Пер Улов Энквист

Неужели любовь тоже смертна? болезни неизлечимы? жизнь бесцветна? Что с Пьером, что известно врачам?

Врачи и наука не знали ничего. Они даже не могли сказать, что было с Бланш Витман — с Бланш! медиумом! истеричкой из Сальпетриер, которая выздоровела и окрепла, вместе с тысячей других истеричек, но только после смерти Шарко! — с той, что теперь лежала в деревянном ящике и писала.

Может быть, они с Мари писали великую поэму нового века?

Из-за боли в спине Пьер не мог спать по ночам.

Он считал, что у него гниет позвоночник. Они поехали в Кароль, затем в Сен-Мало; это было то же побережье, где Шарко когда-то, на много лет раньше, сунул полую тростинку в рот брату во время медленно нараставшего прилива. Бланш рассказывала эту историю Мари, слушавшей ее тогда с интересом и недоверием. Он покрывает злодеяние любви другим преступлением! Но теперь по этому свободному от прилива берегу ходил сгорбленный и молчаливый Пьер — лейкемия? рак? Почему он ничего не говорит?

Ему сорок шесть лет. Он постоянно чувствует усталость. Иногда они из-за этого ссорятся. В последний день Мари осталась в Сен-Реми, чтобы позагорать. Пьер сел на поезд и уехал в Париж. Они поссорились. Ей не хотелось оставаться в одиночестве.

Даже на восемь минут! Даже на столько!

Тем не менее — сон о птице, которая улетает и обретает свободу. Ледяная равнина. И много позже: мечта о любви на пути к смерти в Номе.

Пьер рассказывал Мари, что в юности любовь нанесла ему болезненный удар. Его возлюбленная умерла, когда ей было всего лишь двадцать.

Он признался только в этом, употребив слово «умерла». Не «совершила самоубийство», или «покончила с собой, потому что он предал ее», или «тихо скончалась, уповая на своего Спасителя».

Она умерла. Он чувствовал вину.

Тогда он дал себе зарок прожить жизнь, соблюдая целибат. Но вот он встретил Мари, рассказал ей эту историю, они поженились, у них родилось двое детей, и он умер.

Обмороженная душа! Незаживающая рана любви!

Мари всегда думала, что история о мертвой девушке была целиком и полностью придумана. Что он попросту боялся Мари. Что она была для него чересчур живой. Она жаловалась Бланш: почему мужчины боятся полных жизни женщин настолько, что путают силу со смертью и бегут.

— Это правда, — ответила Бланш. — Ты не сильная, но живая, и это страшно пугает тех, кто этого не понимает.

Так и сказала. Бланш! Она-то! В своем деревянном ящике! Искромсанная! Превращенная в торс! С вечной записной книжкой в руке! В глубине души считающая, что говорит о себе!

Это отвратительно.

Я пишу это осенью, листья уже опали. Скоро выпадет снег, какое облегчение. Я постоянно возвращаюсь к Паскалю Пинону и его Марии. Можно ли разобраться в их истории до конца? Возникает страх, что если разберешься, то появится ответ, который все уничтожит.

Ответа быть не должно.

Бланш в деревянном ящике на колесиках, одержимая любовными историями Мари. Почему она так уцепилась за Мари Кюри? Мари! Мари! И понеслось.

Требуется большое искусство, чтобы оторваться от Мари и направиться к Бланш, лежащей в изготовленном для нее ящике.

Мари представлялось, что понятия «любовь» и «вина» неразрывно связаны.

Поэтому смысл одинокой прогулки, предпринятой Пьером в последний вечер жизни, ей совершенно ясен. Ему надо было, под все сильнее хлеставшим дождем, погрузившись в свои прегрешения, совершить последнее странствие навстречу смерти, и виновата в этом она, поскольку любила не его самого, а только их совместную экспедицию в глубь темного континента — двадцатого столетия. Но говорить этого было нельзя. Ведь это цинично.

Возможно, ей хотелось свободы.

Именно поэтому она постоянно заверяла Пьера, что очень привязана к нему. И это было правдой. Заверять его в своей любви стало целью ее жизни. И вот, в последние сутки, они поссорились; это была одна из их самых бурных и изнурительных ссор, не долгая и не краткая, просто изнурительная; потом он уехал на поезде в Париж, и больше она его не видела.

6

История о третьей любви Мари завершилась около шести часов вечера 19 апреля 1906 года, когда Пьер стал жертвой несчастного случая в том месте, где улица Дофин перетекает в Пон-Нёф.

Шел дождь. На перекрестке было большое движение. Пьер шагнул на мостовую, чтобы перейти улицу, и в этот момент с моста Пон-Нёф на полном ходу вывернула девятиметровая телега, согласно полицейскому протоколу, «груженная тюками ткани для мундиров» и запряженная двумя здоровыми кобылами. Кучер, вышедший на пенсию развозчик молока по имени Луи Манен, заметив справа идущий с набережной Конти трамвай, придержал лошадей; но вагоновожатый знаком показал кучеру проезжать. Кучер Манен уже почти миновал перекресток, когда из-за проезжавшей мимо пролетки вынырнула какая-то фигура. Это был знаменитый лауреат Нобелевской премии по физике Пьер Кюри. Одна из лошадей ударила его плечом, и он попытался было ухватить ее за гриву. Тут обе кобылы взвились на дыбы, но мужчина, в котором только потом распознали нобелевского лауреата Кюри, передвигался явно с большим трудом. Он и вправду выглядел удивительно обессиленным и безвольным, возможно, по причине какой-то болезни, неизвестной, естественно, кучеру Манену, как, впрочем, и никому другому, ни в тот момент, ни даже позднее.

Короче говоря: мужчина упал на мостовую.

Кучер попытался направить свой экипаж влево, и передним колесом сильно нагруженной телеги, перевозившей большие тюки ткани для мундиров, ему действительно удалось обогнуть лежащего нобелевского лауреата, но обитое железом заднее колесо угодило прямо на голову Кюри и размозжило ее. Телега весила шесть тонн.

Смерть была мгновенной и наступила, как рассказывали газеты, одновременно с появлением сообщений о крупном землетрясении в Сан-Франциско и в тот период, когда в Лос-Анджелесе возникло религиозное возрождение: негритянский проповедник по имени Сеймур принял крещение Святым Духом, и почили на нем языки огненные, как во время первой Пятидесятницы, описанной в Деяниях святых апостолов, и снизошел на него с небес дар тысячи языков, и заговорил он на них, и началось великое возрождение, получившее позднее название движения пятидесятников, которое, подобно искре, воспламеняющей прерии, заставило гореть всё! — прерии! страсть! любовь! Вот так, под дождем, в крови, в растерянности, рациональности и попытках шагнуть в темное будущее человека, и начинался двадцатый век. Так! Именно так! чередой никак не связанных между собой событий, а Мари сообщили: он умер, он мертв, это точно, неужели никто не сжалится над женщиной! вы же видите, каково ей!

Вызвали жену, и она приехала. А он уже умер. Ничего не поделаешь. Все мы смертны. Хотя он еще так молод.

И разве не пришлось ей тогда сделать головокружительный шаг в одиночество?

Вот так завершилась третья любовь Мари. Ему размозжило голову. Ничуть не похоже на птицу, которая поднимается с водной поверхности и исчезает в тумане, нет, ему просто-напросто размозжило голову шеститонной телегой, и конец.