Книга Само собой и вообще - Кристина Нестлингер

— К чему изучать эти дурацкие цифры, — сказала она, — все равно ведь ничего не изменишь.

Мне было ясно, что и я не сумею ничего изменить. Но меня возмущает, что папа с мамой держат меня за дурака и ни о чем не информируют! И я просто обязан во всем разобраться, раз уж представилась такая возможность.

Приковылял добрый верный Вуци. Нога у него была все еще забинтована из-за несчастного случая при поцелуе на ступеньках. Мы уселись в саду и стали изучать бумаги. Итак: есть большой кредит на дом и два маленьких. Каждый месяц мы выплачиваем по кредитами, и суммы довольно небольшие. В основном это проценты, так что общая сумма нашего долга банку становится только чуть-чуть меньше. А еще нужно оплачивать расходы на содержание дома, электричество, газ и отопление. И за свою машину мама не все выплатила, тоже надо каждый месяц перечислять очередной взнос. А еще есть кредит на вязальный магазин, плата за его аренду и отопление. И огромное количество неоплаченных счетов за шерсть. И крыша нашего дома нуждается в ремонте. В общем, с финансами мы просто вообще в полной заднице!

Даже нижний этаж моего мозга не видел ни малейшего проблеска надежды!

А потом я свалял жуткого дурака. К нам в сад пришла Карли и принесла кока-колу и стаканы. Тут я вспомнил, что у нас в холодильнике лежит бутылка шампанского, и принес ее. Умный Вуци был категорически против, но я решил, что надо устроить «праздник со знаком минус». Года два назад папа принес эту бутылку, когда в очередной раз хотел помириться с мамой. Он поставил бутылку в холодильник, но пока она там охлаждалась, папа с мамой снова начали ссориться, и шампанское так и осталось не выпитым. Я решил, что сейчас оно пойдет нам на пользу. Ведь то и дело слышишь, что такое шипучее вино невероятно поднимает настроение!

Но это неправда! По крайней мере, в отношении моей сестры. Шампанское, по-видимому, усиливает уже имеющееся настроение. Веселые люди от него еще больше веселеют, а грустные — грустнеют. Карли и без того уже грустила, так как поняла, что в новых семейных обстоятельствах нам больше не по карману жить в отдельном доме. На алименты, которые мы получаем, и на те деньги, какие мама зарабатывает на вязальном магазине, целый дом себе не позволишь. А папа не сможет платить нам более высокие алименты, это ясно. Причем не из жадности, папа никогда не был жадным. Просто сейчас и ему нужны деньги на новую квартиру, и на мебель, и на все, что называют «домашним хозяйством». Но для того, чтобы две семьи жили в полное свое удовольствие, он зарабатывает недостаточно.

Нам с Вуци шипучка не очень понравилась, мы ее едва пригубили. А вот Карли нализалась крепко, и в голове у нее стали возникать дикие идеи. Она решила, что от нашего дома нужно отгородить стеной пятую часть и предоставить эту часть папе. По ее мнению, это было бы справедливым и экономичным решением. Не знаю, подумала ли Карли, что в этой пятой части наверняка будет плавать еще и Рыба Вильма. Спросить сестру об этом я не мог, потому что она, быстро выпив почти всю бутылку шампанского, совершенно скисла. От нее ничего толком нельзя было добиться, кроме невнятных всхлипываний. Мы с Вуци перетащили ее из сада в дом и уложили в кровать. Там она сразу и захрапела.

Вечером, когда мама вечером вернулась домой, она увидела пустую бутылку и, конечно, заметила, что Карли не больная, а пьяная. Она вздохнула и сказала:

— Господи, только не начинайте еще и вы создавать мне проблемы!

Мы? Ей?! Конечно, можно и с такой стороны посмотреть! Это меня так рассердило, что я огрызнулся на маму:

— Ну прости, что я вообще на свет появился!

В ответ она сказала, что мне незачем за это извиняться, она очень рада, что я есть, она меня ужасно любит и не хотела бы меня лишиться. И что я должен относиться к ней терпеливо.

— Я терпеливо отношусь к тебе с тех самых пор, как появился на свет, но это терпение потихоньку заканчивается! — сказал я.

Позже мне стало стыдно за свои слова. Я пошел к маме и попросил прощения. А она сказала, что понимает, когда дети злятся на таких родителей, как наши. Но я на маму больше не злюсь. Когда я вижу, как она горбатится над этими дурацкими свитерами, чтобы заработать побольше денег, мне становится ее ужасно жаль. С раннего утра и до позднего вечера она только и делает, что работает. Разве это жизнь?

Мама сняла для нас квартиру. В том же доме, где вязальный магазин. Она считает, что эта квартира самое оно, «попадание в яблочко». Потому что плата доступная, а еще потому, что достаточно спуститься по лестнице вниз — и ты уже в магазине.

И теперь Шустрик после обеда может оставаться один в новой квартире. Если ему понадобится помощь, мама всегда рядом.

На самом деле мама, найдя эту квартиру, попала не столько в «яблочко», сколько в меня. И поразила мой главный жизненный нерв. В этой квартире всего-навсего три комнаты — одна большая и две маленькие. Одна маленькая комната нужна маме, другую требует себе Карли. А мы с Шустриком должны вместе поселиться в большой.

Жить в одной комнате с Шустриком — этого я не выдержу! Я по-настоящему, по-честному человек просто вообще без претензий. Я готов урезать свое питание до сухого хлеба и обезжиренного молока, а шмотки покупать в секонд-хэнде. Я могу отказаться от всего, даже от покупки книг, потому что существуют библиотеки. Но я настаиваю на собственной комнате, где можно побыть одному! Я хочу читать в тишине и покое, хочу иметь возможность закрыть дверь перед нашим домомучителем и остаться наедине с самим собой. Не желаю все время слышать: «Почему в сутках ровно 24 часа?» Или: «Почему Карли не хочет, чтобы Вуци хватал ее за грудь?» Или: «Ани, поиграй со мной, мне так скучно!»

Но даже если заклеить ему рот пластырем, толку не будет. Малец для меня просто вообще слишком бойкий. Если он не спит, то ни минуты не сидит спокойно. Прыгает, и скачет, и ходит колесом, и пинает мячик, и упражняется в стоянии на голове. А ночью храпит, потому что у него в носу полипы!

Я точно знаю, что в одной комнате с ним жить не смогу. Но Карли убедила маму, что ей еще меньше подходит жить вместе с Шустриком.

И от Шустрика, сказала она, этого тоже нельзя требовать. Для его психики будет вредно, если ему придется непрерывно смотреть, как его сестра обнимается и целуется с Вуци. Вдобавок Карли выдвинула аргумент, что во всех семьях, где нет отдельной комнаты для каждого ребенка, принято разделять детей по признаку пола. Если бы Шустрик был девочкой, сказала Карли, она взяла бы его к себе. Ха! Если бы Шустрик был девочкой, она наверняка нашла бы другие аргументы против него!

Мама тоже не может взять Шустрика к себе, потому что часто до полуночи вяжет, и сшивает детали свитеров, и украшает их вышивкой. У нее Шустрик не смог бы заснуть.

Я все это понимаю. Но почему именно мои аргументы против Шустрика весят меньше, чем доводы мамы и Карли, — этого я понять не могу!

Я знаю, у других семей бывают и гораздо меньшие квартиры. Наша бывшая помощница по хозяйству жила с мужем и двумя детьми в однокомнатной квартире. Там ни у кого не было собственной комнаты. Муж этой женщины работал ночным портье в какой-то гостинице, и ему приходилось спать днем, а дети в это время сидели на кухне и разговаривали друг с другом шепотом. И я все время твержу себе: не корчи из себя принца, не веди себя как избалованный ребенок! И еще внушаю себе: кто знает, может быть, все это только временно, может, мама скоро найдет квартиру попросторнее, и мы снова переедем! Но это не помогает. Ну нисколечко.