Книга Астрид и Вероника - Линда Олссон

Джеймс жил в квартире на последнем этаже пятиэтажного дома неподалеку от паба. Хозяева на время уехали в другую страну, и Джеймс согласился присмотреть за жильем. Впервые он привел меня туда дождливым октябрьским воскресеньем. У Джеймса был выходной, и мы уже успели сходить в еврейскую булочную в Голдерс-Грин за бубликами. Потом пережидали дождь в Спаньярд-Инн и пили пиво, но погода так и не прояснилась.

Вообще-то, я никогда не могла похвалиться крепкой памятью. Мама вечно твердила, что у меня голова дырявая и я всё путаю. Но в те месяцы с Джеймсом я запоминала каждый час, каждый день, словно для каждого у меня в памяти нашлась отдельная ячейка, и эти воспоминания до сих пор хранятся там — я могу извлечь и развернуть любое, и окажется, что оно не поблекло и не потускнело от времени. Я помню все, как если бы это было вчера. Как Джеймс смотрел на меня за столиком в пабе. Его руки на бокале с пивом. Мои черные носки, полинявшие, когда я промочила ноги — разулась у него дома и обнаружила, что ступни все черные. Помню легкий шорох, с которым его руки задевали мое лицо, когда Джеймс насухо вытирал мне волосы полотенцем. Помню маленькую спальню, которую занимал в той квартире Джеймс. Узкую кровать, на которой мы лежали. Все получилось очень нежно и неспешно, хотя, казалось бы, от такой бурной влюбленности надо было ожидать и бурной страсти. Мы любили друг друга ласково, с открытыми глазами. Будто одновременно находились и в прошлом, и в настоящем, и в будущем и не хотели упустить ни единой подробности нашей любви.

Потом Джеймс дал мне свой потертый красный халат, взял за руку и повел в кухню. В тот день я впервые увидела, как он готовит. Руки его двигались проворно, умело: разбивали яйца, нарезали молодой лук и помидоры. Я могла бы о каждом из его пальцев рассказать по отдельности! Что за чудесные руки у него были… Они доставили такое удовольствие моему телу и так бережно, вдумчиво обращались с пищей. А позже я видела, как ласков он с теми, кого любит, — с людьми и животными. И как ловко управляет автомобилем. Но все-таки прежде всего я помню его руки в минуты любви. На моей коже. Помню каждое его прикосновение.

Я знала, что Джеймс собирается уезжать. Он с самого начала предупредил меня. Но день отъезда неумолимо приближался, а мы старались не заговаривать об этом. У нас образовался свой мир на двоих, и мы обходили молчанием все, что было за его пределами. Говорили лишь о том, что имело отношение к нам, здесь и сейчас. Проводили вместе все свободное время, ходили в кино, в музеи, на выставки, гуляли по паркам, где природа постепенно готовилась к зимнему сну. Сиживали в маленьких ресторанчиках. Но чаще шли к Джеймсу домой. И любили друг друга. А в мире все шло своим чередом, без нас.

А потом все-таки пришел наш срок прощаться.

— Я заказал билет, — сообщил Джеймс как-то раз, когда мы, по обыкновению, гуляли в парке, несмотря на похолодание. Он сказал это, обнимая меня за плечи, но не глядя мне в лицо. Мы шли бок о бок, и я старалась угнаться за его энергичным размашистым шагом, так что Джеймс едва ли не нес меня.

— Улетаю через три недели, — добавил он.

Три недели. Будто я узнала, сколько в точности мне еще осталось жить. В тот миг все стало небывало отчетливым, выпуклым и важным, каждая мелочь, каждая подробность значила очень много. Джеймс резко остановился, крепко взял меня за плечи, развернул к себе.

— Я люблю тебя, Вероника.

Он наклонился и поцеловал меня, но не обнял. Я закрыла глаза, а когда открыла, то увидела, что неподалеку стоят две девчушки, смотрят на нас и хихикают в полном восторге. Почему-то выражение их лиц подтверждало, что Джеймс говорит всерьез.

В тот вечер мы сидели на полу в темной гостиной перед газовым камином, не зажигая света. Потом Джеймс встал на колени и привлек меня к себе. Мы смотрели друг другу в глаза.

— Едем со мной. — Он взял меня за руки. — Я уже не помню, как жил без тебя, Вероника. Не понимаю, как мне это удавалось. Пожалуйста, поедем со мной.

Я всматривалась в его лицо, словно запоминая впрок всё, вплоть до мельчайших деталей. Тонкая кожа, какая и бывает у светловолосых. Рыжевато-белокурые встрепанные волосы. Шрамик на верхней губе. Неровный, сколотый передний зуб. Когда он повредил губу и зуб, одновременно или нет? И из-за чего? Я так мало о нем знала. И даже то, что я уже знала, начало соскальзывать в прошлое, потому что я наблюдала, вглядывалась, старалась запомнить. Я пыталась представить себе, как Джеймс будет выглядеть, когда станет старше. Когда состарится.

Он лег у камина на спину, закинув руки за голову. А я смотрела на его профиль и старалась наизусть запомнить каждую черточку.

— Знаешь, когда мы ложимся в постель, я потом не сплю, а наблюдаю за тобой, — признался он. — Мне все мерещится, что, закрой я глаза, ты тихонько выскользнешь из-под одеяла и исчезнешь. Ускользнешь, будто косуля в ночной лес.

Он потянул меня на пол, и я легла рядом. Втянула ноздрями его запах. Было слышно, как снаружи шумят проезжающие машины. По потолку прокатывались отсветы их фар. Слегка шипел газ в камине.

В субботу утром Джеймс улетел. Мы договорились, что провожать его в аэропорт я не поеду. Утром вместе выпили кофе. Темнота за окном еще не рассеялась.

— У меня для тебя подарок, Вероника. — С этими словами Джеймс положил на стол небольшой сверток. — Пожалуйста, открой, когда я уеду. И пускай в дело как можно чаще.

Я сжала сверток в ладонях и едва не расплакалась.

— А я для тебя ничего не припасла, Джеймс.

— Подари мне улыбку, — сказал он.

До чего трудно было сделать такой подарок в то утро…

Глава 13

Не бойся тьмы —

В ней свет таится[17].

В тишине робко запел за окном дрозд. Астрид встала, тяжело опершись на стол, — у нее, видно, все затекло. Осторожно, стараясь не шуметь, задвинула стул. Подошла к Веронике, наклонилась и взяла ее лицо в ладони. Секунду-другую внимательно всматривалась.

— Любовь, — прошептала она. — Никогда не забывай свою любовь.

Потом отпустила Веронику и беззвучно пошла к двери. Вероника проводила глазами согбенную фигуру. Редкие волосы на затылке, мятая рубашка, сползающие толстые носки…

Вероника разжала стиснутые руки и уронила их на колени. Глубоко вдохнула, словно ей не хватало воздуха. Слышно было, как Астрид притворила за собой дверь. Потом старушка прошла мимо окна Вероники, осторожно ступая по росистой траве, и растаяла в утреннем тумане. И тогда Вероника закрыла лицо руками и расплакалась.

Лето наступило неожиданно. До Иванова дня, кануна солнцестояния, оставалась всего неделя. Вероника затянула все окна сетками от комаров, чтобы по дому гулял сквозняк. Березы в несколько дней сменили робкую зеленую дымку первой листвы на густые кроны, а поля и луга усыпала сиреневая поросль колокольчиков, которую колебал ветер. Закурчавилась белыми цветами черемуха и на несколько дней наполнила воздух своим вездесущим ароматом, а потом лепестки осыпались, будто снег. Когда Вероника гуляла у реки, мимо нее проносились стайки детей на велосипедах — они спешили купаться на озеро, и на багажниках у них хлопали надувные круги, а на плечах развевались полотенца и махровые халаты. Начались летние каникулы, впереди непочатое лето, о школе можно забыть до самой осени, свобода!