Книга Астрид и Вероника - Линда Олссон

— Да, я что-то такое и говорила в наш первый день у реки, — не сразу отозвалась Астрид. — Помню, смотрела на новые дома, и они для меня вроде грибов — мерещится, будто взяли да и выросли в считаные дни. А поле, которое было на их месте шестьдесят лет назад, до сих пор вижу как живое, словно и не девалось никуда. — Она попивала ликер, после каждого глотка плотно смыкая губы. — Вот рассказала вам о том лете, и оно тоже для меня стало как живое. — Старуха слегка подалась вперед. — Оно, должно, всегда было при мне, просто я не хотела слушать… — Она не договорила.

Вероника устроилась поудобнее, подперла руками подбородок.

— У меня вся жизнь из каких-то клочков и обрывков. Некоторые такие яркие, что заслоняют всё остальное. И как с ними быть? Из этих кусочков и узора никакого не сложишь — не получается, не стыкуются они друг с другом и в целое тоже не складываются. У меня ощущение, что вся моя жизнь вспыхнула и погасла, а после этого в окружающем мире все так перепуталось, что я его не понимаю. Остались какие-то осколки, и их груз всегда со мной, куда бы я ни отправилась. Они острые, я все время режусь, да и поклажа тяжелая. К тому же я знаю, что есть и другие обломки моей жизни, не такие памятные, но они все равно существуют, и их тоже надо как-то вклеить в единое целое. Я хочу вспомнить все. Но, наверно, не стоит с этим спешить. Сначала мне надо отдохнуть. Отстраниться от пережитого — тогда-то я пойму, смогу ли сложить осколки в единое целое. Тогда-то смогу взглянуть в лицо реальности и смириться с тем, что у меня осталось.

Лицо Астрид в сумерках летней ночи напоминало белую маску, окруженную ореолом седых волос, а у Вероники было как треугольник с темными провалами глаз, не отражавших свет. Порыв предутреннего ветерка зашелестел ветвями за окном.

— Когда я повстречала Джеймса, у меня в жизни началась новая эпоха. Будто все, что было раньше, внезапно закончилось, — глядя за окно, призналась Вероника. — Все прежнее как-то померкло, отступило на второй план. Я мгновенно перенеслась в новый мир, где и краски были ярче, и звуки резче, и запахи сильнее. И некоторое время этот мир казался мне родным.

Глава 12

Ни ты, ни я, но целое одно,

Вчера, сегодня, завтра и навек[16].

ВЕРОНИКА

Когда я мысленно погружаюсь в прошлое, мне кажется, что так все и было с самого начала. Конечно же, это неправда. Память снова шутит со мной свои шутки. А было так. Он улыбнулся через стойку бара и подтолкнул ко мне кружку пива, и мир слегка дрогнул, слегка изменился. До этого мига моя жизнь была предсказуемой и устоявшейся. Я жила в неспешном, дружелюбно-безразличном мире, и потому у меня всегда получалось взвешивать и продумывать все свои поступки. В этом мире легко было ориентироваться по карте, и карта у меня была. А в мире Джеймса я всегда терялась и не знала дороги.

Мы познакомились в лондонском пабе, точнее в Хэмпстеде, — Джеймс работал там барменом, а я заглянула туда с датчанкой Сюзанной, хозяйкой галереи, где я тогда работала. С нами пошли еще трое ее приятелей, их я видела впервые, но компания подобралась славная — одна девушка, художественный критик, писавшая для разных изданий, ее друг-айтишник и, наконец, художник Брент, чьи работы Сюзанна выставляла у себя. Все четверо давно знали друг друга, поэтому я чувствовала себя не в своей тарелке. И когда пришла моя очередь угощать всех, я охотно отлучилась от стола к стойке — заказать выпивку.

У стойки передо мной попытался вклиниться без очереди подвыпивший мужчина в полосатом костюме. Я даже не успела заметить, как он напирает, потому что бармен, рыжеватый блондин, тронул его за рукав и сказал:

— Эй, поосторожнее с моей девушкой. А ну, сдайте назад.

Надо же — пьяный покорно попятился.

Вот так я и познакомилась с Джеймсом. Я взобралась на высокий барный табурет и принялась прихлебывать пиво. Сказала бармену спасибо, он поинтересовался, откуда я.

— Из Швеции, — ответила я.

— У-у, дальше от моей родины и не придумаешь, — улыбнулся он. — Я-то из Новой Зеландии. Город Окленд.

Мягкий тягучий выговор бармена ласкал слух. Я окунулась в глубину его серых глаз, и меня унесло в неведомые края.

— Староват я уже для такого, — произнес бармен.

— Для чего?

— Для странствий по чужим краям. Мне тридцать один. Надо было еще десять лет назад завязать с разъездами.

Он рассмеялся, закинув голову, и взял обе мои руки в свои. Вот тогда-то он и начал рассказывать о себе. Точнее, перечислял какие-то сведения, но они не объясняли, что он за человек. Каков он — это мне предстояло узнать самой.

Вдруг я спохватилась:

— Там ребята ждут!

Я встала, чтобы забрать выпивку и вернуться за столик, но бармен тронул меня за локоть и спросил:

— А вы можете дождаться, пока я закончу смену? Обычно я после работы прогуливаюсь по Хэмпстед-Хит. — Улыбка. — Все-таки сходит за природу, другой тут не найдешь.

Я согласилась, отнесла друзьям выпивку, и мы просидели в пабе еще с час, а потом они засобирались по домам, а я осталась. На прощание Сюзанна многозначительно улыбнулась и помахала мне. Паб постепенно пустел, а когда пробило полночь, бармен освободился, и мы вместе вышли на улицу. Душный день с раскаленным, липким воздухом, какой только и бывает в жару в большом городе, не приспособленном для такой погоды, миновал. Наступила ночь, теплая и бархатистая, словно прогретая вода. Мы двинулись в парк.

Он рассказал, что в Лондоне он уже не первый месяц, а до этого, уехав из Окленда, путешествовал по Юго-Восточной Азии, Ближнему Востоку, Греции и Италии. А теперь зарабатывает на обратный билет. Вообще-то, он морской биолог, но перспектив найти работу по специальности никаких. Раньше работал в Тасмании, на рыбной ферме, но платили скверно, бросил и решил поехать в Европу. Чем займется дальше, он пока не знал, но собирался домой. В Новую Зеландию. Которую я себе представляла крайне смутно. Самая далекая страна на земле… Я всю жизнь путешествовала, но в Новой Зеландии не бывала никогда. А он говорил об этой стране увлеченно и страстно.

Звали его Джеймс Макфарленд.

Так у нас и повелось с того вечера: когда Джеймс заканчивал работу, мы шли гулять по Хэмпстед-Хит. Я приезжала из Найтсбриджа, где располагалась галерея, и просиживала вечер в баре за пивом, наблюдая, как Джеймс работает. Я смеялась просто от радости, что вижу его, слышу его голос. Мне казалось, я раньше никогда не смеялась и не испытывала радости. А теперь вот кажется, что тогда я и получила всю отпущенную судьбой радость и больше ее не будет.

Джеймс сказал, что пообещал матери приехать к Рождеству. Поэтому я знала, что общаться нам уже недолго. У меня четких планов не было. Я прожила в Лондоне уже почти год, не особенно задумываясь о будущем. Знала, что издатель ждет от меня второй книги, и потихоньку писала. Работа в галерее позволяла прожить вполне прилично. Сюзанна платила щедро; как и я, она жила сегодняшним днем, а потому не уговаривала меня подумать о стабильной работе. С квартиры Йохана в Стокгольме я съехала, оставила там лишь книги и кошку. Наверно, мне хотелось, чтобы был запасной вариант, было куда вернуться. Но не сейчас, а когда-нибудь потом.