Книга Каникулы Рейчел - Мэриан Кайз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я решила, что иногда полезно и соврать. Пока я еще не представляла, насколько это полезно. Черт с ними, подумала я, поежившись. Ради того, чтобы читать журналы, лежать в джакузи, ходить в тренажерный зал и солярий… Ради стройных бедер, плоского живота, чистой упругой кожи… Ради общения со знаменитостями. Ради того, чтобы Люк сходил с ума от тоски по мне. Ради триумфального возвращения в Нью-Йорк.
Доктор Биллингс между тем продолжал излагать свои требования:
– Посетители – в воскресенье днем, но не раньше, чем через неделю после поступления. Разрешены два звонка в неделю.
– Но это же варварство! – возмутилась я. – Всего два звонка! В неделю?
Обычно я делала два звонка в час. Мне нужно было поговорить с Люком да и еще много с кем. А если я опять попаду на автоответчик, это будет считаться как звонок? А если он вообще бросит трубку? Это ведь не будет считаться?
Доктор Биллингс еще что-то записал в мою карточку и внимательно посмотрел на меня:
– Очень интересный выбор слов, Рейчел. Варварство? Почему вы сказали именно «варварство»? Что вы имели в виду?
О нет, только не это! Я тут же приготовилась осторожно обходить расставленные ловушки. Знаю я ваши психоаналитические штучки! Я – не то что ваши пришибленные придурки. Я, знаете ли, жила в Нью-Йорке, уступающем по количеству шизиков только Сан-Франциско. Я сама могу провести с вами сеанс психоанализа.
Честно говоря, я с трудом удержалась от соблазна пристально посмотреть в глаза доктору Биллингсу и спросить его:
– Думаете, угрожаю?
Вместо этого я мило улыбнулась и ответила:
– Ничего. Ничего я не имела в виду. Два звонка в неделю? Прекрасно!
Он был явно раздосадован, но что он мог поделать!
– Вам придется совершенно воздержаться от препаратов, которые могли бы влиять на ваше настроение, пока вы находитесь здесь, – продолжал он.
– Значит ли это, что я не смогу выпить вина за обедом? – я не успела вовремя прикусить язык.
– Что? – вскинулся он. – Вы любите выпить? И много пьете?
– Нет, что вы! – сказала я, хотя обычно никогда не говорю «Нет, что вы!» – Просто спросила.
«Черт подери! – с досадой подумала я. – Слава богу, что я захватила с собой валиум».
– Нам придется проверить ваш чемодан, – сказал он. – Надеюсь, вы ничего не имеете против?
– Разумеется, нет, – любезно улыбнулась я. Хорошо, что я положила валиум в сумочку.
– И вашу сумочку, конечно, – добавил он. О, нет!
– Э-э… да, конечно. – Я очень старалась сохранять спокойствие. – Но… могу я сначала сходить в туалет?
Он посмотрел на меня понимающим взглядом, который очень мне не понравился.
– По коридору налево, – сказал он.
С бешено колотящимся сердцем я бросилась в туалет и захлопнула за собой дверь. Я металась по маленькой кабинке, лихорадочно ища, куда бы спрятать свой бесценный пузырек, и лучше бы подальше, чтобы потом поближе взять. Но было некуда. Ни ведра, ни корзины для использованной бумаги, никаких ниш и углублений. Стены были гладкими и ровными, пол – абсолютно чистым. Наверно, они специально все устроили так, чтобы здесь ничего нельзя было спрятать (позже я узнала, что так и было).
Они здесь все параноики, подумала я в бессильной злобе. Хреновы параноики, долбанные, хреновы параноики, мать их… Я беспомощно стояла со своим пузырьком в руках. Голова моя была совершенно пуста. На меня накатывал то жуткий гнев, то дикий страх. Я должна как-то избавиться от пузырька. Главное, чтобы меня не поймали с наркотиками, пусть даже и несерьезными, мягкими.
Сумочка! Можно положить таблетки в сумочку! Нет, минутку, я же потому и стою в сортире с пузырьком, вся в поту, что как раз не могу положить таблетки в сумочку.
Я тупо огляделась, втайне надеясь, что все-таки не заметила чего-то при осмотре туалета. Увы! Выходило, что надо любыми путями избавляться от таблеток. И поскорее. Доктор Биллингс, должно быть, уже интересуется, что это я так долго тут делаю, а мне не хотелось, чтобы он подумал обо мне плохо. По крайней мере, пока. То есть, конечно, рано или поздно это случится, как это всегда со мной случается, но сейчас – еще слишком рано, даже для меня…
Меня прервал внутренний голос. Он настоятельно посоветовал мне поторопиться и по возможности замести все следы. Не верю, что все это происходит со мной, подумала я, вспотевшими от волнения руками срывая этикетку с пузырька. Я чувствовала себя преступницей.
Этикетку я выбросила в унитаз и туда же, испытав короткую, но мучительную судорогу потери, отправила белый ручеек таблеток. Нажав на спуск, я была вынуждена отвернуться. Как только таблетки исчезли в черной дыре, я почувствовала себя совершенно беззащитной, будто раздетой. Но нельзя было на этом зацикливаться. У меня были дела поважнее. Что мне, например, делать с пустым пузырьком? Нельзя же оставить его здесь, – кто-нибудь найдет и повесит на меня. Окна, чтобы выбросить пузырек, не было. Лучше взять его с собой, подумала я, и постараться избавиться от него позже. Сумочка! Ах, нет, я опять забыла, что нельзя в сумочку! Лучше спрятать пузырек на себе и надеяться – я нервно усмехнулась, – что лично обыскивать не будут.
Я похолодела: они вполне могут обыскать меня! Вон как внимательно они отнеслись к моим вещам. Ну вот что, я буду протестовать, если они вздумают обыскать меня, подумала я. Да как они смеют!
Кстати, а где, интересно знать, мне его спрятать? Пальто осталось в приемной, а карманов у меня больше нет. В отчаянии я задрала джемпер и засунула пузырек за бюстгальтер, между грудями. Но это оказалось больно, ведь вся грудь у меня была в синяках и ссадинах, и я вытащила пузырек. Потом я попыталась спрятать его в одной из чашечек бюстгальтера, но тогда его очертания становились отчетливо видны под моим облегающим джемпером из ангоры («моим» – это так, фигура речи. Вообще-то, это был джемпер Анны), и мне снова пришлось его вынуть.
Ничего другого не оставалось. Мне было больше некуда его положить, и я засунула его в трусы. Стекло неприятно холодило кожу. Я чувствовала себя ужасно глупо, но, сделав пару шагов, ощутила, что пузырек на месте. Ура!
Я чувствовала себя почти хорошо, пока не решила посмотреть на себя со стороны. То, что я увидела, мне совсем не понравилось. Как же я докатилась до этого? Ведь я живу в Нью-Йорке, я молода, независима, ослепительна, удачлива! Ведь мне вовсе не двадцать семь, и я не безработная, меня не принимают за наркоманку, и я не в психушке у черта на куличках, в туалете, с пузырьком из-под валиума в трусах?
«Бедняги, – сочувственно подумала я, глядя на алкоголиков и наркоманов, поедавших свой ланч за длинным деревянным столом. – Бедные, бедные уроды!» Теперь я была одной из них.
Мне сделали анализ крови, трусы не обыскивали, сумку и чемодан обыскали, но не обнаружили ничего недозволенного, папа и Хелен ушли, весьма сдержанно попрощавшись («Ради бога, веди себя хорошо. Я приеду в воскресенье, через неделю», – сказал папа. «Пока, псих, присмотри тут кого-нибудь приличного для меня», – сказала Хелен).