Книга Древние чары и Синдбад - Шахразада

– Дочь, нам надо поговорить! – Голос Дахнаша в тиши утра не сулил ничего хорошего.

– Матушка, отчего так сердит отец? – шепотом спросила Амаль.

– Малышка, вчера у нас были гости, о которых отец хотел бы поговорить с тобой.

– Гости? Но почему же тогда отец с самого утра столь суров?

– Мы повздорили из-за их прихода. А дело-то касается тебя. Вот поэтому отец и сердится на всех сразу: на меня, на тебя, даже на блюдо с пирожками. Вот сейчас он его уронит…

Подтверждая слова Маймуны, внизу раздался грохот упавшего медного блюда.

– Да будет в этом доме порядок хоть когда-нибудь?! – взревел Дахнаш.

– Иди, доченька. Иначе через миг наш папа превратится в вулкан.

Хихикнув, Амаль выскочила из комнаты. Джинния сразу же перестала улыбаться – она-то знала куда больше, чем полагала дочь, и намного больше, чем думал муж. А потому опасалась, что разговор этот может быть весьма и весьма неприятным.

Однако, к ее невероятному изумлению, внизу было тихо. Потом раздался смех Амали, потом хлопнула калитка. И только тогда джинния решилась спуститься вниз.

Амаль хлопотала у столика, вокруг царил уже почти образцовый порядок.

– Матушка, иди скорее, лепешки остынут.

Лепешки, конечно, и не думали остывать. Но джинния завтракала молча – что-то в сегодняшнем утре было неправильным, настораживающим.

– Доченька, что сказал тебе наш сердитый отец?

– Ничего особенного, – Амаль пожала плечами. – Он лишь велел мне никуда не выходить из дому и привести все в порядок, чтобы не стыдно было принять гостей. Но я и так никуда не собиралась. А что до порядка… Вот, уже почти все заметено…

Метла уже наводила чистоту в самом дальнем углу двора.

Маймуна улыбнулась – Дахнаш решил повременить. Похоже, он все-таки не был настолько уверен в себе и своих словах, чтобы прямо с утра огласить свою волю. Или, напротив, был настолько уверен в своей власти…

– Да будет так, доченька. Сделай все, что велел отец. Не следует его сердить лишний раз.

«Но куда же отправился он сам? Отчего не принимает деятельного участия в подготовке к встрече уважаемых гостей?» Увы, о том, сколь мало она, джинния, дочь древнего рода, уважает этих самых гостей, муж прекрасно знал. Тем более удивительным был его уход из дома, где, как он надеялся, все с нетерпением ждут появления жениха.

Недоумение и удивление Маймуны длились недолго – ифрит вернулся домой задолго до полудня. О его триумфальном появлении возвестил нешуточный грохот: необыкновенных размеров блюда, несколько кувшинов и чаш, с десяток пиал произвели шум, который не услышал бы лишь глухой.

– Дочь наша! Жена наша!

– О громогласнейший! Зачем так кричать – мы же обе здесь, всего в двух локтях от тебя!

– Амаль, малышка, посмотри!

Лицо Дахнаша лучилось самодовольством.

– Эту посуду из бронзы я сам украсил эмалью и благородными металлами… Со дня твоего рождения я собирал ее, дабы в тот день, когда ты станешь невестой, подарить тебе утварь, достойную лишь царей!

– «Невестой», батюшка? – В голосе Амали читалось не столько удивление, сколько, пожалуй, смущение и облегчение.

– Ну конечно! В тот день, когда порог дома девушки переступает юноша, который горит желанием назвать ее своей женой, она, полагаю, и становится невестой!

– Так ты все знаешь?

Да, теперь Маймуна была уверена, что слышит радость облегчения в голосе дочери.

– Знаю? Знаю ли я?! О-о-о…

«Нет в этом мире более самоуверенного отца, чем мой муж… Они же говорят о разном, но при этом рады тому, что понимают друг друга!»

– Батюшка, какое счастье!

– Знаю ли я?! О дочь моя, да я узнал это самый первый! Я практически своими руками устроил так, чтобы двери моего дома открылись сегодня для моего будущего зятя!

– О, я счастливейшая из дочерей! – И Амаль кинулась отцу на шею.

– О, я счастливейший из отцов! – И Дахнаш заключил дочь в объятия.

Маймуна же взирала на эту идиллическую картину с ужасом. Ибо она легко могла себе представить, что произойдет после ухода Джидриса. Более того, она предчувствовала, какую боль переживет сегодня ее дочь. Чувства буквально раздирали джиннию… но она молчала. Ибо ничего поделать не могла – ни с мужем, ни с Амалью. Они оба сейчас были глухи к гласу разума, и вернуть им здравое суждение могла лишь суровая реальность.

Тем временем Амаль стала разглядывать драгоценный подарок отца, вытирая запылившиеся места кончиком шелкового шарфа, которым стянула волосы рано утром.

– Ох, это более чем драгоценный дар, отец мой… Какая удивительная работа! Какое буйство цвета! Какое изумительное мастерство…

– Я рад, доченька! Рад, что смог угодить тебе. Ибо, кроме тебя и мамы, у меня нет никого – никого, кого я мог бы баловать так, как мне этого хочется!

Отец и дочь взирали друг на друга с такой нежностью, что сердце Маймуны замерло. Но всего на миг – ибо внутренний голос предсказывал такую бурю, какой не видели еще стены этого дома.

И потому джинния сказала:

– Дочь, немедленно отправляйся к себе! Дом-то в порядок ты привела, но сама стала грязной, как осенняя листва! Немедленно переоденься! Да не забудь умыться…

– Мама!

– Амаль, не спорь!

Девушка молча отправилась к себе. И лишь после того, как хлопнула дверь ее комнаты, Дахнаш заговорил.

– Маймуна, что с тобой? Ты не рада тому, что к нашей дочери посватался столь уважаемый юноша? Ты не видишь, как счастлива дочь?

– Любимый, ты в своем отцовском рвении оказался слеп, как новорожденный крот! И юноша вовсе не уважаем – скорее знаменита его семья… Да и счастье нашей дочери… Оно мне кажется сомнительным. Она просто радуется твоим подаркам.

И вновь у Маймуны не хватило духу рассказать мужу правду. Поймав себя на этом, она собралась с духом, открыла рот и…

В этот миг калитка распахнулась и на плиты двора ступили давешние гости – тучный одышливый Бохрам и еще более перепуганный Джидрис. Сегодня родичи мужа были одеты куда наряднее, а за ними плыли по воздуху немалые сундуки.

«Подарки, должно быть», – ничего, кроме досады, в душе озадаченной и озабоченной джиннии не вызвало это отрадное для любых родителей зрелище.

– Да воссияет над этим домом благодать… И да пребудет над ним… счастье во все дни всех лет, что стоит он под этими прекрасными небесами!

Льстецу Бохраму все-таки удалось избежать упоминания имени повелителя всех правоверных.

– Здравствуй, брат! – с поклоном ответил Дахнаш.

– Здравствуй и ты, мой друг! – Бохрам обнял ифрита с почти родственной любовью. И с неподдельным уважением поклонился джиннии: – Здравствуй и ты, прекраснейшая из дочерей огненного народа!