Книга Про шакалов и волков - Анна Шахова

— Вы сходить с ума, идиоты?! Прекращать безобразная выходка! Пал-Пал! Где Пал-Пал?! — дрожащим голоском вскрикнула Марта Матвеевна, сбиваясь с правильного русского языка, топая ножками и замахиваясь на Асеньку кулачком. К миллиардерше прижимался побелевший Дориан Крофт.

Катя, которой происшедшее казалось съемками дурацкого фильма, посмотрела в глаза боевику, оказавшемуся в шаге от нее. Вздрогнув, она прошептала: «Мамочка…»

Глаза красавца-блондина были исполнены такого холода и ненависти, что голос внутри Димитриевой четко произнес:

— Конец. И тебе, и Ваньке…

— Денис! — крикнула вдруг Катерина, оглядываясь по сторонам, но ее с силой схватил за плечи Онежский и прошептал в ухо: — Молчите, молчите… Сейчас лучше молчать.

— Перебор, Марта Матвеевна, с креативом, перебор! — истерически верещал Комик, на котором висла жена, в ужасе вращая глазами и крича.

Впрочем, большинство женщин кричали не переставая. Мужчины же словно находились в оцепенении, так как их здравомыслие все еще цеплялось за объяснение происходящему, как плохо разыгранному фарсу, устроенному сбрендившей американской бабкой. Ирма Андреевна схватила руку стоящего рядом с ней Бени, который был предельно серьезен и пытался набрать на мобильном какой-то номер. Телефоном пытался воспользоваться не он один.

В гвалт вклинился четкий голос Асеньки, усиленный мегафоном:

— Стоять неподвижно и молча! Руки по швам! Никаких звонков. Опустить руку! — заверещала Асенька, и Весел ткнул автоматом в седого мужчину, что-то пытавшегося сказать в айфон. Гаджет из руки мужчины выпал, а сам он едва удержался на ногах.

У рамки телохранители и пришедшие им на помощь два бойца отгоняли выстрелами в воздух машины вип-персон и собирающихся на улице Замазина людей. В крики ворвался вой полицейской сирены. Из машины патрульно-постовой службы выскочили двое полицейских с автоматами.

— Наконец-то! Полиция! Сколько времени телились! — раздавались крики заложников. Но вздох надежды сменился новым взрывом криков. Боевики успели пустить оружие в ход: одного полицейского убили в голову, другого — в шею. Дикие вопли сменились мертвенной тишиной.

— Русская форма. И морды тоже явно не чеченские. Они все, по-видимому, наши, и вполне профессиональные, заразы, — шепнул Кате Онежский.

— Они уже убили Дениса… Они вычислили и убили, — ответила Катя, стуча зубами.

— Бросьте. Он в туалете. Никуда не денется. Притащат в общую кучу.

— Да что вы знаете! Он мент! В смысле сыщик… — Катю забил озноб, из глаз полились слезы.

— Спокойно. Нужно продержаться совсем немного. Чуть-чуть… Они будут что-то требовать, и им это дадут. Это вам не Домбровка с захватом рядовых москвичей. Я одних госдумовцев семь человек насчитал. А есть еще парочка бывших и парочка нынешних министров, и народные артисты — не фунт изюма! А Крофт, которого, похоже, просто парализовало! Тю-у!

Звезда Голливуда и вправду выглядел полуобморочным. Он стоял прямо и неподвижно, вращая голубыми глазищами, исполненными не столько ужаса, сколько безмерного изумления. В него с двух сторон вцепились Марта и ее пресс-секретарь. И если Вятская реагировала на все экспрессивно, Гладкая казалась человеком, которого того и гляди хватит удар. Она часто дышала, глядя вниз, залившись нездоровым румянцем.

Катя же смотрела на Онежского, вцепившись в рукав его кардигана, и успокаивалась от одного звука уверенного голоса. Она ничего не понимала из того, что он говорил, но сосредоточенное, мужественное лицо этого человека, который совсем перестал походить на «бульдожку», внушало ей доверие и рождало чувство защищенности.

Николай Николаевич и двое его сподручных, двигавшиеся вдоль группы заложников, не церемонились «со сливками общества». Били прикладами, сколачивали людей в кучу потеснее, материли и снова били. Сбежавшую от Дамы собачку один из парней схватил за хвост и швырнул в памятник. Собачка шмякнулась на кучу роз, взвизгнула и умчалась в кусты. Дама упала без сознания на Архиерея. Архиерей, бормоча Иисусову молитву, пытался удерживать Даму на руках, чтобы она не рухнула на асфальт.

— Отставить панику! Никаких жертв нам не нужно. Молчать! Слушать мои команды! — пыталась перекричать толпу Асенька.

В ее наушнике раздавался твердый голос Трунова:

— Хватит канителиться. Гнать всех в дом. Старуху с Крофтом и дурой Вятской — в студию. Минута!

Эти же команды слышал и Николай Николаевич, который сделал короткий круговой жест, и боевики стали теснить людей к подъезду.

— Господа, спокойно и без паники идем в здание института. Вечер продолжается. Впрочем, мы постараемся вас надолго не задерживать! Все мобильные средства связи и оружие, если таковое имеется, сдаем, — командовала Асенька.

— Так вот почему всю травматику позабирали У рамки, паскуды! — крикнул рясхлябанный Актер и хотел плюнуть в подошедшего Николая Николаевича. Тот коротким жестом ударил смельчака по шее. Актер рухнул на землю, и его за шиворот отволок к стене дома один из «чужаков».

Заложников начали заталкивать в подъезд, где уже стояли под дулами автоматов фотографы и журналисты, у которых также отобрали все средства связи и камеры. Мужчин обыскивал Николай Николаевич, женщин — Асенька. Телефоны сбрасывались в огромный полиэтиленовый пакет, который держал один из боевиков. Через считаные минуты пакет буквально ходил ходуном от звонящих и вибрирующих гаджетов.

— Хорошенькие мишени из ненавистных тебе мобильников получатся, правда, Второй?! — крикнул Петруччо Весел, контролирующий хвост очереди заложников.

Тут Рыжую девушку-тусовщицу стало тошнить, и Первый Волк схватил ее за длинные волосы и крутанул от себя, удерживая жертву на вытянутой руке.

— Вот она, моя санитарская молодость! — хохотнул он, хлопнув девушку по ягодицам. — Благодари Бога, что ботинки мне не загадила. Попить тебе, красотуля, дадут в желтом домике, — он так же резко развернул девушку к себе, когда ее рвота прекратилась.

Девушка с запавшими глазами и черными кругами вокруг глаз начала рыдать, прося пощады.

— Ну не ной. Полчасика — и поедешь к своему папику. Или кто там у тебя? — Весел с силой толкнул девушку в толпу.

— Полегче, Первый. С девками героем быть легко. И мерзко… — процедил на ухо Веселу Килька, который должен был зайти в дом последним, осмотрев двор. Губы его посинели и тряслись. По вискам катился пот, а глаза были расширены и горели то ли отчаянием, то ли сумасшедшим азартом.

— Я всегда говорил, что ты сразу сдуешься и все дело испортишь, — шикнул на него Первый, но отвлекся на одетую в черное бархатное платье дебелую даму, дергавшую его за рукав и взывавшую с плачем:

— Мне нельзя нервничать! У меня завтра судебный процесс по делу единственного сына, я просто обязана дожить…

Даму ткнул в спину Петруччо, который чувствовал, что все затягивается и двор с минуты на минуту может быть атакован спецподразделениями, которые наверняка уже оповещены о происходящем. Попасть под пулю или очередь Петруччо совсем не хотелось. Его кровь при виде чужой безнаказанно пролитой крови вскипела и била неистово в голову: «Месть! Свобода! Власть! Богатство!»