Книга Окна во двор - Денис Драгунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А Сережа-то наш заметно хуже стал творить, слабее… — как бы даже сочувственно вздыхал Дроздов. — Да и меньше как-то… А все почему? Почему, я вас спрашиваю?
Собеседники тоже вздохнули и развели руками.
— А ответ простой, — сказал Дроздов. — Уже три года, не побоюсь такого слова, творчески деградирует! Потому что три года как женился на Леночке Солнцевой. А Леночка эта, ежели не забыли, раньше была женой Саши Солнцева, царствие небесное. Ведь она его фамилию носит, а на самом деле она Шпильман. Или Шпильберг, неважно.
— Ну да, — кивнули собеседники.
— А какой творец был Саня Солнцев! — вскричал Дроздов. — Божьей милостью! А как на Леночке женился, тоже стал помаленьку скисать, слабеть, пошлеть, банальничать… Проще говоря, деградировать творчески.
— Но почему? — изумились собеседники.
— Я же сказал: она на самом деле Шпульберг. Или Шпальман.
— И что?
— А то, — совершенно серьезно и даже мрачно сказал творец Дроздов. — Она ведь еврейка. А у евреек п***а специально так устроена: высасывать талант из русского творца!
Ах, ах! — слышу я в ответ — это просто такая шутка! Как бы метафора!
Ладно. Предположим, что творец Дроздов сам не очень-то в это верил (хотя мне кажется, что да, был уверен на все сто). Но допустим, он шутил.
А почему именно так шутил?
Почему бы не сказать, что еврейка как-то по-особому готовит пищу, или обставляет квартиру, или воздействует взглядом, или гипнозом, или колдовски повязывает галстук, или просто подсыпает ядовитое зелье, чтоб лишить творца его таланта?
Нет, ребята. «У нее п***а специально так устроена!»
Так что не только подростки верят в эти ужасы. Взрослые дяденьки тоже.
Советский секс. 12. Парно и одно
Была такая шутка советских времен. Милицейский протокол: «Изъято большое количество однографических и парнографических снимков».
То есть фотографии одиночных голых женщин — и женщин с мужчинами.
В начале 1970-х годов непристойные фотографии были в большом ходу. То есть на самом-то деле они были в ходу всегда (см., напр., роман Достоевского «Бесы»: «целая пачка соблазнительных мерзких фотографий») — но я пишу о советских временах.
Итак, соблазнительные фотографии продавали в поездах люди, которых почему-то называли белорусами. Я их впервые встретил в поезде Москва — Калининград в 1965 году, и они действительно были похожи на белорусов — блондинистые, чуть скуластые, с глубоко посаженными ярко-синими глазами. Притворялись глухонемыми. Такой «белорус» к тебе подходил в вагонном тамбуре, толкал локтем в локоть и доставал порнографические фотографии. Снимки делились на две неравные части: меньшая часть была переснимкой иностранных фото, и это как раз была сплошная «однография» — голые тетеньки из журналов. Большая же часть — именно «парнография», наш очаровательный советский хоум-мейд. Все происходило на железных кроватях с никелированными шишечками и кружевными подушечками, с картинами Шишкина на стенах. Серий практически не было — каждая фотография представляла отдельную сцену. Пачка таких снимков стоила 3 рубля. Для сравнения: пачка сигарет «Столичные» стоила 40 копеек, бутылка водки — 3 рубля, билет в театр — 1,5 рубля…
Иногда фотографии продавались как колода карт, тогда сбоку на каждой картинке был еще и значок — к примеру, десятка пик.
В начале 1970-х произошел очередной прорыв: в СССР из-за границы стали попадать серийные порнографические альбомчики с сюжетами, своего рода порнографические фотокомиксы. Их переснимали, печатали ночами, кто-то продавал, наверное. Тогда же появилось короткометражное кино на любительской восьмимиллиметровой пленке. Кино было иностранное, причем фабрично изготовленное, судя по качеству съемки и монтажа. Кажется, что привозились такие пленки в основном из Германии.
Эти фильмы были сняты в стилистике немого кино. То есть не нужно было звука, чтобы понять сюжет. А сюжет, хоть и куцый, все же был!
Например: вор отмычкой отпирает входную дверь. Вот он в комнате. Роется в платяном шкафу. Вдруг крупным планом — поворачивается ручка входной двери. Крупно — испуганное лицо вора. Дверь открывается, в прихожую входит молодая женщина, снимает плащ. Вор на цыпочках отчаянно мечется по комнате и в последний момент забирается в шкаф. Женщина входит, начинает раздеваться, вертясь перед зеркалом. Вор из шкафа через щелку смотрит на нее, изнывает от страсти… ну и понятно, что там происходит далее.
Так что тогдашняя порнография была лучше теперешней.
Конечно, всякая порнография ужасна и отвратительна, но ведь даже умышленное убийство бывает простое, а бывает — с отягчающими обстоятельствами.
В общем, почти все фотосерии и видеоролики 1960–1970-х и даже 1980-х годов были с остроумной или хотя бы забавной фабулой, с предысторией, которая занимала какое-то время. Были даже намеки на какие-то отношения между персонажами. Любовь, ревность, обида, шутливый розыгрыш, ссора, примирение. Поэтому это было весело и интересно смотреть. То, что делают сейчас, — тупо и пошло, стереотипная игра бездушных пластмассовых тел.
Импортная порнография сыграла огромную роль в расширении так называемого диапазона приемлемости. Я уже говорил, что некоторые сексуальные действия в начале 1970-х считались непотребством, бесстыдством и вообще ужасным развратом. Но уже в конце 1970-х эти действия были приняты в гораздо более широких кругах, а потом и вовсе стали общим достоянием.
Почему? А вот почему. Когда девушка возмущенно говорила: «Ну уж нет! Ты что, совсем с ума?!» — молодой человек доставал заветный потрепанный альбомчик и объяснял: «На Западе все так делают!»
И это действовало.
Советский секс. 13. Конфликт цивилизаций
Конфликт цивилизаций — это не «когда свирепый гунн в карманах трупов будет шарить, жечь города и в церковь гнать табун…». Нет, что вы!
Конфликт цивилизаций — это примерно вот что.
Ночь. Вернее, не ночь, а без четверти одиннадцать. Улица, фонарь, аптека, опять тот же поэт, господи! Аптека работает круглосуточно, но с девяти вечера до утра — надо нажать кнопку и общаться с провизором через окошечко в двери.
Подхожу. Передо мной девушка и юноша. Они что-то покупают. Становлюсь за ними. За мной через две минуты еще кто-то становится. Сквозь широкие стеклянные двери (в них прорезано окошечко) я вижу, что аптекарша подходит к стоящему посреди зала стеклянному шкафичку, что-то оттуда берет, несет к окошку, покупатели смотрят, советуются, просят принести еще. Доносятся слова: «Нет, малиновые не надо. А клубничные у вас есть?» Есть и клубничные. «Может, лучше банановые? Клубничные мы брали в прошлый раз!» — «Нет уж, пусть клубничные, мне понравилось».
