Книга Властелин Урании - Кристиан Комбаз

Это было слово «nej» – нет. Клас добивался, чтобы его старшему сыну дозволили помочь ему чинить мельничную крышу, – nej. Другой поселянин утверждал, что ему позарез нужна помощь родных, чтобы до ожидаемой бури укрепить сруб голубятни, – nej. Всем этим надобностям, выглядевшим как-никак весьма неотложными, Сеньор никогда не придавал ни малейшего значения, так что голубятня Ольсена в том году преспокойно рухнула, задавив насмерть коровницу-пастушку, девочку тринадцати лет. Ее отец был тотчас заточен в тюремный погреб под флигелем для слуг за угрозу, мстительно выкрикнутую в лицо жене своего господина, и еще за предсказание, что их дворец пожрет пламя.

Объяснения, которые сеньору Браге приходилось давать своим любопытствующим посетителям относительно астрономических приборов, тоже отрывали от его дня изрядный кусок времени. Да ему и самому настоятельно требовались разъяснения от поставщиков и наиболее ученых друзей, а времени они забирали и того больше. Таком образом, чем дальше продвигались работы, тем важнее ему было узнать обо всем, что происходит на бумажной фабрике, от вымачивания лоскутов до мелования бумаги. Что до типографского дела, тут для него давно секретов не имелось. В южном крыле крепости, в пристройке с печатным станком уже трудились четверо рабочих, сплошь голландцы, он донимал их придирками, а главного мастера только что выгнал прочь, залепив ему лысину штемпельной подушкой, пропитанной типографской краской.

Его интерес к измерению времени был столь же упорен. У него имелись висячие часы, выпуклые, как яйцо, и двустворчатые: раскрываясь, они представляли взору все фазы Луны. Поляк, что их изобрел, тот самый Яхинов, который в свое время так усердно обмерял остров, прибыл, чтобы установить точную копию своего изделия на дубовом треножнике в голубых покоях дворца Ураниборг, прозванных спальней королевы. Прежде чем покинуть Гвэн, этот пожилой толстяк, всегда наряженный в голубое и словно бы окруженный свитой троллей – так он подавлял своими сверхчеловеческими размерами любого, кто окажется рядом, – преподнес в дар хозяину еще одни часы. Этот механизм годился не только для измерения времени, но и для проверки сообразительности наблюдателя, вздумай тот предсказать его следующее движение: плоская стеклянная шкатулка открывала взгляду множество сцепленных шестеренок разного диаметра, сообщавших друг другу вращение в противоположные стороны. Их совокупное действие сдвигало вправо или влево особый рычажок, сообразно взаимному расположению и направлению оборотов главенствующих зубчатых колесиков общим числом пяти.

Сеньору нравилось удивлять своих гостей, показывая, как это действует. Когда часовщик преподнес ему столь хитроумную вещь, он был вне себя от удовольствия. За те месяцы что протекли, начиная от похорон короля Фридриха и кончая визитом юного шотландского монарха, прибывшего к датскому двору в поисках невесты и заглянувшего на наш остров, перед нами прошла целая процессия приспособлений, становящихся все выше, все гуще покрытых лаком и все щедрее отделанных медью, эта череда механизмов текла к террасам Стьернеборга. Для их перемещения и сопровождения требовалось все больше народу. Будь остров помноголюднее, это не бросалось бы в глаза, но если требуется срочно разгружать судно, когда притом грозит непогода, а дождь или ветер того гляди разделаются с этим неудобнейшим из изобретенных·смертными средств передвижения, людей вылавливают где ни попадя и заставляют, утопая в грязи, вытаскивать из колдобин колеса повозок с поклажей.

Ежели кто отказывался подчиниться, ссылаясь на то, что уже отбыл положенное, с такими ослушниками, когда они на следующей неделе приходили строить дамбу, обходились весьма сурово. Один из них, племянник Ольсена, сказать по правде, и без того хворый, умер, таща из грязи очередную телегу, это отнюдь не улучшило расположения обитателей деревни к Сеньору. Не говоря уж о том, что когда они так надрывались, доставляя во дворец астролябии и квадранты, вокруг толпилась болтливая ученая публика, спорящая между собой по-немецки.

Сыновья Ольсена и островные поденщики живо смекнули, что у этих дворян, разряженных, словно молодые петушки, премудрости маловато, а тонкие приборы и замысловатые устройства внушали им скорее зависть, чем подлинную, честную любовь к науке. Да и сам Господин (по чести будь сказано, он-то в первую очередь), когда привозили какое-нибудь из этих приспособлений, вел себя достаточно вздорно. Целыми часами налаживал колебания его маятников и ход механизмов, пренебрегая обязанностями гостеприимного хозяина, второпях покидал застолье, чтобы напрямик через дворцовые сады устремиться к куполам Стьернеборга. Там он обнаруживал Ольсена, зачастую в компании какого-нибудь паренька, отбившегося от команды. Вместе они потешались над испугом желторотого посетителя, обалдевшего при виде золоченой статуи Меркурия, вращающейся над главным куполом, по-видимому, подчиняя свои движения их воле. Затем они отсылали юнца прочь. В иные дни, ближе к полудню, я видел, как Сеньор в одиночестве спускался по лестнице, чтобы полюбоваться старыми и новыми приспособлениями, задумчиво, словно купец, разложивший свои богатства. Он гладил их, ласкал, касаясь ладонью их движущихся частей, потом, насытившись созерцанием, притаскивал туда кого-нибудь из гостей, чтобы похвалиться Перед ним точностью показаний и принудить кого-нибудь подвергнуться испытанию на сообразительность посредством часового механизма в стеклянной шкатулке.

Я при сем спектакле присутствовал, играя заметную, по существу даже главную роль. В каком бы положении ни находились пять зубчатых колес, управляющих вращением прочих, я неизменно угадывал исход, невзирая на возможность тысяч различных комбинаций.

Чтобы подсказать Сеньору, каков будет результат, я сжимал кулак – правый, если рычажок повернется вправо, левый, если влево. Таким образом он мог в свое удовольствие смаковать восхищение гостя, показывая ему, что он-то сам безошибочно справляется с этим упражнением. Он дурачил даже собственную сестру Софию. Однако Ливэ, знавшая, какова моя роль, предостерегала меня и не скрыла, что страдает от тирании своего хозяина. При осмотре больных и назначении лекарств он пожелал сделать ее своей сообщницей в подобном же надувательстве: отныне она ставила диагноз и составляла предписания вместо него. Оттого и смогла открыть мне, что Ольсен умирает. Он нарушил правило, запрещающее топить в комнате, где хранится живое серебро.[9]

Ее слова заставили меня содрогнуться, будто я сам был в том повинен. В то утро, когда Геллиус на один день завернул на остров по пути из Кронборгского дворца в столицу, где его ждала королева, он на моих глазах подогрел над свечкой, пламя которой позеленело, донышко стакана с лужицей живого серебра; он спрятал его в алхимическом кабинете возле печи. Когда он вышел, прикрывая рот платком, я вытащил отраву из тайника, тогда я был еще убежден, что он хочет посягнуть на жизнь Ольсена. Однако тут же я догадался, что этот яд, растворенный в воздухе, предназначался скорее для Сеньора (последний, между тем, ленясь спускаться в свой подземный чертог, чтобы во время трапезы проверять, как ведутся приготовления, приказал устроить в зимней зале пять маленьких алхимических печурок, связанных с главной печью, – это избавляло его от долгих переходов).