Книга Дорога на Мачу-Пикчу - Николай Дежнев

Когда я проснулся, уже порядком рассвело. Ощущение было такое, что тело мое высечено из куска дерева. Не знаю, как так удалось, но остаток ночи я провел на жестком угловом диване, подложив под голову папку и атлас российских автомобильных дорог. Спать в кроватях с геометрией буквой «г» мне было в новинку, поэтому потребовалось какое-то время прежде чем я смог разогнуться и доковылять до ванной. После контрастного душа и кружки крепкого кофе полегчало настолько, что ко мне вернулась способность сопоставлять факты. Еще ночью, когда при свете зажигалки искал старый атлас, меня терзали подозрения, что экспедиции по следам старика не избежать, теперь же мне стало ясно, что в путь надо отправляться немедленно. Только там, на месте, я смогу понять за чем гоняется де Барбаро, а тогда уже решить, как поступить со злосчастным наследством.

Плавный ход моей набиравшей силу мысли был прерван появлением на кухне Сашки. Судя по виду, ей, как и мне, не удалось всю ночь нежиться в объятиях Морфея. Вылив остатки кофе себе в чашку, она тоном опытного дознавателя скомандовала:

— Рассказывай!..

Но как раз рассказывать-то о перевернувшем жизнь вчерашнем дне мне и не хотелось. Не стоит впутывать близких людей в свои сомнительные заморочки, даже если они тебя бросили. Детективные истории хороши тем, что в последней главе автор объясняет читателям, как все было на самом деле, я же понятия не имел, чем закончатся мои злоключения. До последней главы предстояло еще дожить, но, если судить по завязке истории, на хэппи энд особенно рассчитывать не приходилось. Может быть когда — нибудь потом, сидя со стаканчиком виски у камина, приятно будет вспомнить о былом… при одном условии, что это «потом» наступит.

— Одолжи мне машину!

Казалось, просьба ее нимало не удивила:

— Бери! Ты ее покупал, она твоя…

Нет, любимая, в азартную игру под названием «бессребреница» я с тобой играть не намерен. Как и убеждать, что подаренный «гольф» нужен мне всего на пару дней. Но момент, в принципе, удачный, может быть взять и попросить у тебя прощения?.. Так сказать, оптом, за все сразу! Оптом ведь дешевле обходится, чем каяться в розницу, погреховно. Только если уж посыпать голову пеплом, то не одному, а в компании с тобой. В семейных конфликтах виноваты, как правило, обе стороны, в этом проявляет себя испорченность человеческой натуры.

— В начале недели верну, — пообещал я, хотя она ни о чем не спросила. — И вот еще что!..

Очень мне не хотелось оставлять Сашке бумаги старика, но таскать их с собой означало подвергнуть еще большему риску. Из двух зол выбирают, как правило, третье, но у меня такой возможности не было.

— Эта твоя подруга, как ее?.. Та, что переехала жить в деревню…

— Наташа?.. — удивилась Сашка тем сильнее, что мы никогда о ее друзьях не говорили.

Я кивнул:

— Поезжай сейчас же к ней!.. Ты понимаешь, о чем я говорю? Сейчас же — означает сей же час, а лучше и побыстрее! Поживи у нее сколько сможешь. Главное, спрячь бумаги старика да так, чтобы ни одна живая душа о папке не знала. Возможно, ты помнишь, я иногда не прочь пошутить, но это совсем не тот случай!.. Да, оденься попроще, без этих твоих…

Но столь грубого вторжения в личную жизнь Сашка вынести уже не смогла:

— Прости, любимый, ватник в стирке, а кирзовые сапоги еще не по сезону!

Я подобрал с дивана атлас. Правильно сделал, что не стал просить прощения, ничего из этого не вышло бы:

— Ключи! Документы на машину!

Сашка окинула меня оценивающим взглядом:

— А знаешь, в тебе есть что-то от римских патрициев, только вот халатик кургузый и маловат! Твой тренировочный костюм в кладовке, я захватила его по ошибке…

Ну да, покидая второпях наше гнездышко! Теннисная форма и кроссовки валялись в багажнике «гольфа», вот и прихватила. Но получилось удачно, не щеголять же мне в рваном костюме. Переодевшись в спортивное, я приобрел вид человека на отдыхе, этакого дачника, собравшегося посетить свои угодья в Подмосковье. Осень на дворе, дождь, а он, только бы не проводить день с семьей, тащится за тридевять земель, убедиться в сохранности драгоценной собственности.

Все это было очень мило, но на сердце у меня скребли кошки. Кто знает, как оно повернется, может и видимся-то в последний раз! Захваченный жалостью к себе, я мысленно представил застолье, услышал голоса друзей, как они перешептываются, повторяя: его последними словами были… А женщины при этом подносят к глазам платочки. Самое время было сказать нечто значительное, что останется в памяти грядущих поколений Дорофеевых. Нет, я, конечно, не Цицирон и не Юлий Цезарь с его «жребий брошен», но по-человечески хотелось бы…

Сашка меня опередила, спросила, изломав не без скрытого ехидства бровь:

— Слушай, а ты уверен, это не алкогольные глюки?..

Уверен ли я?.. Да, любимая, уверен! Нет, не добра ты ко мне сегодня, совсем не добра! Желание сказать нечто умное напрочь отбила. Так всегда и бывает, только соберешься с мыслями и откроешь рот, глядь, а тебя уже со знанием дела возят мордой по столу. Удивительные существа эти женщины, как деликатно касаются они нежных струн твоего израненного сердца, но лишь затем, чтобы вырвать их с корнем к чертовой матери и испытать при этом садистское наслаждение. В том-то и беда, что уверен!

Сашка продолжала меня рассматривать:

— Странен ты нынче, Дорофеев, суетен и странен!..

Что ж, пусть так, пусть это останется на твоей совести! И потом, почему бы мне не быть странным, если понятие странности есть даже в физике? Все люди странны, каждый по своему, нормальных нет, а если и есть, то они безмерно тоскливы и скучны.

Оставалось только удалиться с миром, но вот мира в душе моей как раз и не было…

4

Иметь дело с железками я никогда не любил, хотя образование у меня техническое. Насколько я помню. После разрухи девяностых, когда люди в массе своей занимались не своим делом, это уже значения не имеет. Садиться за руль, удовольствия мне тоже не доставляет, но иногда приходится. Канифолиться в Московских пробках могут позволить себе лишь те, кто ни в грош не ставит собственное время. Но пасмурным субботним утром, да с дождичком, город тих, так что возникает иллюзия, будто в нем можно жить. В пухнущем от денег городе одиноких людей, который был когда-то Москвой моего детства.

К тому времени, как я съехал с кольцевой дороги, солнце стояло уже высоко. Там, за облаками. Иногда надо делать бессмысленные вещи, думал я, двигаясь в жиденьком потоке машин. Ежику понятно, ничего я в этой Соловьихе не найду, но ехать надо, хотя бы для того, чтобы немного развеяться. Переговорами по проекту, в случае чего, займутся мои заместители, не зря же я плачу им деньги. Но о деньгах думать не хотелось, да и думать вообще, а только смотреть по сторонам и катиться неведомо куда, не имея представления зачем. Этакая модель человеческой жизни, только в миниатюре. Из динамиков лилась спокойная музыка, по мере удаления от кольцевой машин становилось все меньше. Кому охота мотаться по мокрому шоссе в пелене висящей в воздухе мороси и грязи. Мысли мои текли сами собой ни на чем подолгу не задерживаясь. Вспоминались, почему-то, все больше мелочи, о которых и помнить-то нет нужды, но они живут себе своей жизнью в глубинах твоего «я». Скамейка на Тверском бульваре, где однажды ждал Сашку. Веснушки на носу мальчонки, спросившего, добрый я или злой. Страх на личике боролся с недоверием. Мать напугала, что я его заберу и тут же начала со мной кокетничать. Прашмандовка размалеванная, строила подведенные малярной кистью глазки. Вместо того, чтобы объяснить сынишке, что не бывает людей хороших, как не бывает плохих, а есть только оч-чень и оч-чень средние…