Книга Кривые деревья - Эдуард Дворкин

Любовь Яковлевна спешно записывала ниспосланные небесами странности.

— Саряк сширок ленапине, — слышалось далее.

Любовь Яковлевна терпеливо переспрашивала.

— Серый армяк с широким воротником, лежавшим на спине, — постепенно выправлялась Мельпомена, а может быть, Талия (Любовь Яковлевна вечно их путала).

Поднявшееся на небе солнце обошло лучами край висевшей на окне занавески и ударило по глазам. Дернув шнур, писательница с грохотом опустила жалюзи.

— Плшд роп мщавк, — продолжалось далее. — Плщад второ машал савка… площадь, в виду которой помещалась лавка…

Эти слова, бессмысленные по сути, не следовало принимать всерьез.

Муза разминалась, входила в роль, пробовала голос, подобно оперному певцу, берущему перед выходом на сцену случайные отдельные ноты. Любовь Яковлевна давно не утруждала себя творческим процессом — водопровод, долго находившийся в бездействии, не может сразу одарить свежей водою, вначале должно сойти ржавчине…

Не зная, когда начнется собственно диктовка, Любовь Яковлевна старательно фиксировала все подряд.

— Оченно, в аккурате, васкбродь, — отчетливо, с первого раза научилась выговаривать Муза. — В эфтом случае, однова, теперича!

Любовь Яковлевна записывала, улыбаясь. Просторечия могли понадобиться впоследствии для эпизода из мужицкой жизни.

— Нешто-с, — юродствовала носительница вдохновения. — Особливо, слободно, облаженно, кошкин хвост!.. Кошкин хвост, — повторила она с какой-то раздумчивой, переходной интонацией, после чего воцарилась пауза.

Любовь Яковлевна пребывала в полной готовности.

— ЧЕРНЫЕ ДЕРЕВЬЯ, — врастяжку, придавая словам некоторый высокий смысл, выговорила Муза. — Нет, зачеркни… ПУСТЫЕ ДЕРЕВЬЯ… зачеркни… ГНИЛЫЕ ДЕРЕВЬЯ… тоже зачеркни. КРИВЫЕ ДЕРЕВЬЯ. То, что надо! Пиши: КРИВЫЕ ДЕРЕВЬЯ!

Любовь Яковлевна поняла, что свыше ей посылают название новой вещи, не исключено, большой повести или романа. Чуть дрогнувшими пальцами она вывела тринадцать прописных букв и суеверно прикрыла их промокательной бумагой.

Муза диктовала, и из-под пера на листы начало перетекать вполне внятное содержание, пока без особых стилевых красот. Любовь Яковлевна вовсе не опечалилась. Она знала — последующая правка и отделка все расставят по местам.

Мельпомена, а может быть, Талия предписывала начать с желтого экипажа, остановившегося на Шестилавочной улице… дама лет двадцати трех вышла из него.

— Дом Красовской? — спросила она дворника.

Дама вошла в дом. Она знала — здесь живет Иван Тургенев.

Он с радостью принял ее. Она удивилась, что он сбрил известную всем бороду. Он объяснил это обстоятельство тем, что хочет быть молодым. Они о многом переговорили, даме было хорошо в обществе этого человека. Особое внимание в разговоре уделено было теме любви. Иван Сергеевич со всей ответственностью заявил, что не любовь чувствуем все мы, а лишь потребность в ней. Слова великого писателя поразили даму до глубины души. Примерив их на себя, дама поняла правоту классика. Жена и мать, она никогда еще не любила…

После дама приезжала к себе, занималась туалетом, предоставляя читателю рассмотреть ее поближе… появлялся бесцветный муж, не гармонировавший вовсе с хорошенькой своей супругой. Другим днем дама вышла за покупками и встретила ужасного человека, прилюдно пытавшегося овладеть ею. Еще дама посетила редакцию «Современника», потом снова приезжала к Тургеневу, который оказался совсем другим человеком… дама выезжала на дачу… дама… дама… дама…

Любовь Яковлевна беспрекословно записывала, и только когда работа прекратилась, спросила:

— Как же зовут нашу даму?

— По паспорту — Стечкина Любовь Яковлевна, — ответила умаявшаяся за день Муза.

13

Несколько дней она не выходила.

Сидела, запершись, у себя на Эртелевом, не поднимая головы от стола. Дуняша приносила наверх черепаховый суп, белого мяса, сладких рачьих клешней, способствующих, по мнению физиологов, активной умственной деятельности. Еще был неизменно свежий кофий от Дементьева и тонкие папиросы из крепкого греческого табаку.

Муза появлялась рано утром и диктовала до позднего вечера. Любовь Яковлевна все глубже уходила в работу, описывая мысли и поступки дамы, странной прихотью Музы именовавшейся Любовью Яковлевной Стечкиной. Увлеченная непредсказуемо развернувшимся действием, молодая писательница полностью погрузилась в содержание и абсолютно отождествляла себя со своей необыкновенной героиней.

Письмо становилось тонким, ухищренным, затейливым.

Начали удаваться детали. Отдельные эпизоды выходили смешными и трагичными одновременно: перенося их на бумагу, писательница слышала за спиною сразу два голоса — легковесной Талии помогала мрачноватая обстоятельная Мельпомена.

«Кривые деревья» определенно продвигались. Действие разворачивалось, приобретало глубину, становилось объемным. Героиня все более оживала и претендовала на читательские симпатии.

Другие персонажи с удовольствием группировались вокруг нее. Очевидней всего это проявлялось на даче в Отрадном, куда романная Любовь Яковлевна периодически выезжала. Она сделалась душою отдыхающего сообщества, ей была отдана главная роль в подготавливаемом любительском спектакле. Мужчины были от Любови Яковлевны поголовно без ума, и даже живой классик Иван Тургенев (безбородый) неоднократно предлагал ей разделить с ним его знаменитое ложе. Все складывалось в жизни героини, и лишь одно обстоятельство тревожило ее… опрометчивая запись в дневнике и последовавшая пропажа оного. Кто и зачем лишил ее душевного покоя и как намерен был распорядиться украденными строками?.. Измучившись думать и строить предположения, литературная Стечкина решала поберечь нервы. Чему должно случиться, то и произойдет…

Прикинув габарит романа, Любовь Яковлевна отметила, что ею создана четверть общего объема. Самое время было сделать перерыв, набраться свежих впечатлений. Просила отдыха и порядком выдохнувшаяся Муза… Лето стремительно уходило, жаль было упускать последние погожие денечки.

В пятнадцатых числах августа Любовь Яковлевна вновь появилась в Отрадном. В благословенном уголке природы наметились очевидные сезонные перемены. Отяжелевшие от избыточной пищи стрекозы более не могли стоять в воздухе и, едва зависнув, тут же падали, распространяя грохот и звон. Фруктовые деревца, некогда услаждавшие слух зеленым клейким бормотаньем, ныне радовали глаз налившейся прелестью плодов. Мясистые мужеподобные рододендроны так и норовили обдать Любовь Яковлевну семенем из разбухших и утративших лепестки головок. По-женски уворачиваясь, молодая дама грозила пальчиком бесстыдникам от флоры и тут же замирала перед исполненными собственной значимости георгинами, холодными и царственными детьми осени. С залива шел густой дух корюшки — начиналась путина, в воздухе летала рыбья чешуя, под ногами лопались занесенные ветром икринки.