Книга Скеллиг - Дэвид Алмонд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что ты делаешь? — спросила она шепотом.
— Проверяю, на месте ли привычный мир.
Ее снова опутывали трубочки и провода. Прозрачная крышка была плотно закрыта. Девочка не двигалась. Вся запеленутая, вся в белом. Виднелись только волосики, темные, пушистые, но совершенно прямые. Хотелось потрогать их, потрогать маленькую щечку. Маленькие, крепко сжатые кулачки она закинула за голову.
Мы молчали. Я прислушивался к гудению города за окном, к приглушенному больничному гулу за стенами палаты. Различал собственное дыхание и нервные испуганные вздохи сидевших рядом родителей. Они с трудом сдерживали слезы. Я же обратился в слух. Продирался сквозь все шумы и звуки, пока наконец не услышал. Она дышала еле слышно: коротко и далеко, точно из другого мира. Закрыв глаза, я продолжал слушать. Глубже, глубже, пока не расслышал биение ее сердца. И я сказал себе: я смогу ее удержать. Пока я так слушаю, она будет дышать и жить.
Мы с папой шли к стоянке, и он держал меня за руку.
Возле лифта нам повстречалась та самая женщина из артритного отделения, в раме-ходилке. Она пыталась отдышаться, тяжело опираясь на раму. Увидев меня, улыбнулась.
— По три круга на каждом этаже и трижды вверх-вниз на лифте, — отчиталась она. — Развалина. Совершенная развалина.
Папа захлопал глазами и приветственно закивал.
— Угораздило же! — продолжала она и поерзала внутри рамы, готовясь двигаться дальше. — Ничего, скоро потанцуем!
Она потрепала меня по руке узловатыми, бесформенными пальцами.
— Ты сегодня грустный. Друга своего навещаешь?
Я кивнул. Она улыбнулась.
— Меня скоро выпишут. И его тоже, вот увидишь. Главное — двигаться. И не терять бодрости.
И она двинулась дальше, напевая "Бог танца" себе под нос.
— Про какого друга она спрашивала? — удивился папа.
— Перепутала.
Больше он ко мне не приставал, не до того ему было.
А в машине я увидел, что по лицу его катятся слезы.
Я закрыл глаза. Вспомнил, как она дышит, как бьется сердце. И стал слушать, проращивать в себе эти звуки. Я нащупал в грудной клетке стук своего сердца и услышал рядом еще одно. Вокруг ревели и выли машины, папа хлюпал носом. А я молчал. Я хранил девочку.
— Вот он, — сказала Мина. — Археоптерикс. Динозавр, который умел летать.
Она положила тяжеленную энциклопедию на траву под деревом, и мы принялись рассматривать неуклюжее животное. Художник поместил его на колючую ветку. На заднем плане дымились кратеры вулканов. По каменистой равнине гуляли диплодоки и стегозавры, короче, те, кому летать было не дано.
— Принято считать, что динозавры вымерли, — сказала Мина. — Но существует другая теория, согласно которой их потомки находятся среди нас. Гнездятся на наших деревьях и чердаках. И воздух полнится их пением. Маленький археоптерикс выжил и дал начало направлению эволюции, которое привело к птицам.
Она потрогала на картинке короткие, точно обрубленные крылышки.
— Видишь? Тоже крылья и перья. А существо-то было тяжелое, с тяжелыми костями. И погляди на этот хвост! Тяжелый, точно якорь! Они не могли легать долго, только перепархивали с дерева на дерево, со скалы на скалу. Взвиться в небеса и привольно парить научились только птицы. У этих не было пневматизации.
Я озадаченно нахмурился.
— Ты что, все забыл? Пневматизация. В птичьих костях есть заполненные воздухом полости. Это и позволяет им летать.
С дерева у нас над головой сорвался дрозд и взмыл в небо.
— Археоптерикса ты бы вряд ли смог поднять, — продолжала Мина. — Он тяжелый, как камень. Почти как те модели, которые я делаю из глины.
Я заглянул в ее темные, глубокие глаза. Они были широко распахнуты, словно она ждала, что я вот-вот что-то пойму, скажу… Я вспомнил, как держал на руках девочку. Как мы с Миной несли Скеллига. Я подумал об его крыльях и о трепещущем сердце малышки.
— Эволюции нет конца, — промолвила Мина.
И подвинулась на одеяле ко мне поближе.
— Мы должны быть готовы к новому. Возможно, нынешний облик человека скоро изменится.
Она взяла меня за руку.
— Мы — необычны, — прошептала она.
И заглянула внутрь меня.
— Скеллиг! — прошептала она. — Скеллиг! Скеллиг!
Я смотрел ей в глаза. Не мигая. Казалось, она вызывала Скеллига откуда-то из глубины моей души и тела. Мы искали друг в друге родник, из которого рождаются мечты.
И вдруг раздалось хихиканье. Смех. Мы оглянулись. Из-за отрады на нас пялились Лики и Кут.
— Да что с тобой? — допытывались они. — Что, черт возьми, с тобой делается?
Я был безнадежен. Не мог вести мяч. Когда мне дали навес на голову, я его попросту не достал. Когда мяч был под ногами, я об него споткнулся. Полетел кувырком и ободрал локоть. Меня шатало, качало, и мне было тошно играть в футбол на улице перед домом, на глазах у Мины. Мы с Лики и Кутом гоняли мяч, а она сидела на дереве с книгой в руках и не сводила с нас глаз.
— Он же болел, — оправдывал меня Лики.
— Фигня это. И вовсе он не болел, — возразил Кут. — У него неприятности.
Он наблюдал, как я пытаюсь почеканить. Только мяч тут же ударился о коленку и отскочил в канаву.
— Давно не тренировался, — пояснил я.
— Фи-игня, — уверенно сказал он. — Еще неделю назад ты обыгрывал любого в нашей школе.
— Факт, — подтвердил Лики.
— Все она, — продолжал Кут. — Эта, на дереве. Нашел себе цыпу…
— Во-во, точно, — закивал он.
Я покачал головой и прошептал:
— Фигня.
Голос у меня дрожал, почти как коленки.
Парни заржали.
— Нашел себе цыпу, — повторил Лики.
— Лазит по веткам, как обезьяна, — сказал Кут. — И восседает там, ворона облезлая.
— Фигня, — прошептал я опять.
Я посмотрел на Лики в упор. Он же мой лучший друт, с незапамятных времен. Неужели не остановится, не прекратит издеваться под моим строгим взглядом?
Он осклабился еще шире:
— За ручки держатся.
— И она говорит: "Ах, какой ты необычный, расчудесный", — подхватил Кут.
— Заткнитесь!
Я повернулся и пошел прочь — мимо своего дома, в самый конец улицы, там свернул на тропинку, что вела к задней калитке. Они устремились за мной. Не заходя на участок, я уселся на землю возле гаража. Скорей бы они ушли. Или нет, пусть лучше останутся. И пусть я снова буду играть как прежде. Пусть все будет как прежде.