Книга Марш мертвецов - Даррен Шэн

Тут подал голос незнакомец в хламиде:

— Не представишь нас, Леонора?

— Конечно. Капак Райми, это мой дорогой друг И Цзе Лапотэр.

— Рад знакомству, — ухмыльнулся тот, наклоняясь через стол, чтобы пожать мне руку. — Самое время, дружище Капак, — прошептал он серьезным тоном, цепко ухватившись за мою ладонь. — Приветствую тебя от всего сердца и с наилучшими намерениями. — Отпустив руку, он отпрянул и снова расплылся в улыбке: — Выпьем?

— Пиво, пожалуйста.

Я окинул странного типа изучающим взглядом. Такой же, каким я его увидел в первый раз: нарисованные татуировки, тушь, губная помада, краска. Предпочитает красный, черный и зеленый, которые втерты в каждую складку и размазаны по всем выпуклостям, фиолетовые тени вокруг глаз, розовые губы, оранжевые полосы на крыльях носа. В ушах коллекция пластмассовых серег. На голову он сегодня водрузил тюрбан с воткнутыми в него на японский манер вязальными спицами. Многослойные лохмотья, сколотые между собой разноцветными булавками, извивались, как стая стремительных угрей. На ногах сандалии, из которых высовываются пальцы с жуткими ногтями.

— Неординарная я личность, да, дружище Капак?

— С мамой я бы вас знакомить не стал, — согласился я.

— И Цзе любит эпатировать публику, — пояснила Леонора. — Но ты не поддавайся. Он вовсе не такая ворона в павлиньих перьях, как может показаться.

— Пожалуйста, — он поморщился, — не надо выдавать все мои тайны разом. Дай мальчику повосхищаться диковинкой.

Он отпил из огромного бокала с желтым коктейлем.

— Необычное у вас имя, — заметил я. — Французское?

Он повертел в руках бокал и, пропустив вопрос мимо ушей, задал встречный:

— Как тебе живется с Кардиналом?

— Хорошо. Но я бы не назвал это жизнью с Кардиналом. После той единственной встречи я его и не вижу.

— Правда? — Он задумчиво расширил глаза. — Это хороший знак. Кардинал обычно вызывает, только когда где-то проколешься. Чем меньше времени он тебе уделяет, тем лучше.

— Думаю, причина еще проще. — Я улыбнулся. — Зачем ему помнить про какого-то мелкого страховщика? Выкинул меня из головы после той встречи, и все.

— А мне вот кажется, Кардинал о тебе очень много думал, — мягко возразил И Цзе. — Попомни мое слово, не будь я И Цзе Лапотэр, у него на тебя гораздо более внушительные планы, чем запихнуть в страховщики.

— Например? — нахмурился я.

— Не знаю. Подозрения-то есть, но что с них толку.

— Но почему вам кажется, что у него на меня планы? — не отставал я.

— Имя. Да, новости я слышал, сорока на хвосте принесла: Кардинал притаскивает к себе в кабинет мальчишку с улицы, потом отправляет на выучку к Соне Арне. Но я уже по одному имени догадался.

— А при чем тут мое имя? — в полном недоумении спросил я.

— На самом деле, — поведал мой новый знакомый, — меня зовут Инти Майми. И Цзе Лапотэр — это псевдоним, который я взял, когда поссорился с Кардиналом и решил уйти. Инти Майми… Капак Райми…

— Да, созвучно, только…

— Не просто созвучно. Что ты знаешь об инках?

Я помолчал, припоминая. Инки… Кто-то мне недавно…

— Кардинал! — воскликнул я вслух. — Это он про них говорил — мол, у меня имя из языка инков. И он про них много читал.

— Еще бы, — фыркнул И Цзе. — Мне он про них тоже рассказывал. Капак Райми — так назывался у инков месяц декабрь. В переводе — «великий праздник». А Инти Майми — это июнь, «праздник солнца». Любопытно, да? Такие имена не каждый день встретишь. И оба мы оказываемся на службе у Кардинала…

— Необычно, согласен, но все равно не вижу…

— Нет! — снова перебил И Цзе. — В другом городе, в другое время можно было бы списать на совпадение. Но не здесь, где в игру вступает Кардинал. Он ведь рассказывал тебе про неуловимую связь мелочей и важного?

— Чуть-чуть рассказывал.

— Про биржу и прорицания упоминал?

— Нет.

— Спроси при случае. Это феерия. Наши имена что-то значат, мы связаны через них. Ты не просто амбициозный желторотый гангстер, мечтающий о роскоши. Инти Майми тоже был крутым, не хуже Форда Тассо. В конце концов я решил, что мне этого не надо, и свалил. — Он скорчил гримасу. — Как я остался в живых, в голове не укладывается. На мне лежало клеймо. Здесь ведь тебе с рук сойдет все: убийство, изнасилование, инцест, — все, кроме неблагодарности. Это большой грех. Кардинальный, так сказать. У меня было все, о чем можно только мечтать, а я брезгливо эти мечты отшвырнул. Считай, сам себя приговорил.

— Дорри его пожалел, — вставила Леонора. — Шепнул, чтобы никто не вздумал его трогать или сознательно причинять вред. Так что при всем желании прикончить отступника никто не осмелился. Не решились перечить Дорри.

— Пожалел? — И Цзе передернул плечами. — По-моему, он не знает, что такое жалость. Думаю, им двигали более темные и эгоистические побуждения, но… — Он умолк, и надолго. Потом наконец поднял голову и обвел взглядом зал. — Ты давно видела Гарри Гилмера? — поинтересовался он у Леоноры.

— Кого?

— Гарри Гилмера. Такой невысокий толстяк, приходит ко мне по несколько раз в месяц. Ты его знаешь. Ты же столько раз с нами обедала! Он еще всех донимает жуткими анекдотами про тещ.

— Нет, не припомню такого.

— Ну как же! — закричал И Цзе, распаляясь. — Да знаешь ты его, Леонора, знаешь!

— Говорю тебе, — твердо повторила она, — никаких Гарри Гилмеров я не помню.

— Ох, — подавленно вздохнул И Цзе, и весь его гнев мигом улетучился. — Здесь такое сплошь и рядом, дружище Капак. Привыкай. Люди пропадают. Сегодня они тут, живые и здоровые, а завтра…

— Умирают?

— Нет. Ладно бы умирали, все умирают, особенно в таком деле. Тут не просто смерть, тут все куда серьезнее. Забвение. — Он кивнул на Леонору: — Она знакома с Гарри Гилмером, но будет отрицать. Все будут отрицать. Придешь к нему домой, а никто из соседей его не помнит, почтальон и молочник тоже. Начнешь рыться в дворцовых архивах — там тоже никаких следов. Исчез. Не было человека, нет и не будет. Понимаешь?

— Не особенно.

— Его стерли. Взяли Гарри Гилмера и сделали так, будто его и не существовало. Никаких документов, никаких свидетелей. Ничего. Подчистили все записи, подкупили или припугнули всех, кто его знал, чтобы они выкинули его из памяти. Более жестокой казни не придумаешь — отнять у человека самое себя. Жизнь теряет смысл.

— И кто это сделал? Кардинал?

— Думаю, да. Об этом не говорят, так что наверняка утверждать не берусь. Но он единственный, кому такое под силу. Единственный, кто способен заставить, например, Леонору отказать человеку в такой простой любезности, как память.