Книга Пирамиды Наполеона - Уильям Дитрих

Глава 4

Грабители, зачастую оказывающиеся в революционной Франции полицейскими агентами, выстроили нас в шеренгу, как учеников на школьном дворе, и начали изымать ценные вещи. Учитывая мнимого таможенника, в банде насчитывалось шесть человек, и когда я разглядел в сумерках их физиономии, то слегка испугался. Двое сильно смахивали на жандармов, уже пытавшихся арестовать меня в Париже. Может, и мой фонарщик затесался в их компанию? Пока я не заметил его. Двое держали под прицелом наших возниц, а остальные сосредоточились на сборе кошельков и карманных часов у пассажиров.

— Полиция изобрела новый метод сбора налогов? — саркастически поинтересовался я.

— Я не уверен, что он на самом деле таможенный чиновник, — встрял шляпник.

— Молчать! — Их главарь нацелил свое оружие прямо мне в нос, словно решил, что я мог забыть о его существовании. — Не думайте, месье Гейдж, что наши действия не санкционированы властями. Если вы откажетесь подчиниться нашим приказам, то, несомненно, еще встретитесь с полицией в недрах государственной тюрьмы.

— Каким приказам?

— По-моему, вы ошибаетесь, на самом деле его зовут месье Грегуар, — добавил шляпник, желая помочь мне.

Мой противник взвел курок пистолета.

— Вы прекрасно знаете, что нам нужно! Эта вещь должна попасть к ученым, способным использовать ее надлежащим образом. Расстегните-ка рубашку!

Холодный ветерок пробежал по моей груди.

— Видите? У меня ничего нет.

Он нахмурился.

— Тогда где же он?

— В Париже.

Дуло резко переместилось к виску Тальма.

— Давай его сюда, или я вышибу мозги твоему приятелю.

Антуан побледнел. Я был совершенно уверен, что ему еще не приходилось стоять под прицелом пистолета, и всерьез разозлился.

— С такими игрушками лучше быть поосторожнее.

— Считаю до трех.

— Голова Антуана тверда как камень. Как бы пуля не отскочила в вас рикошетом.

— Итан, — взмолился мой приятель.

— Раз!

— Я продал медальон, чтобы оплатить наше путешествие.

Я продолжал заговаривать им зубы.

— Два!

— И расплатился с долгами за квартиру.

Тальма покачнулся.

— Тр…

— Погодите. Если уж вы так настаиваете, то он лежит в багажном отделении на крыше кареты.

Наш мучитель вновь перевел пистолет на меня.

— Честно говоря, буду только рад избавиться от проклятой безделушки. От нее одни неприятности.

— Эй ты, сбрось-ка сюда его чемодан! — крикнул грабитель помощнику кучера.

— А какой он?

— Темно-коричневый, — быстро отозвался я, заметив изумленный взгляд Тальма.

— Они все тут одинаково темные при таком освещении!

— Черт побери всех праведников и греховодников…

— Да я быстрей сам принесу его.

Теперь ствол пистолета уперся мне в спину.

— Давай, живо!

Главарь тревожно глянул на дорогу. Движение здесь было весьма оживленным, и я с удовольствием представил себе, как на этого негодяя наезжает тяжелый и неповоротливый воз с сеном.

— Не могли бы вы опустить пока свой смертоносный пугач? Вас же здесь шестеро, а я всего один.

— Заткните пасть, иначе я пристрелю вас прямо сейчас, перерою все сумки и сам найду его.

Я поднялся в багажное отделение на крышу кареты. Грабитель решил подождать внизу.

— Ага. Да вот же он, наш саквояж.

— Кидай его сюда, американская собака. Порывшись в багаже, я обхватил рукой приклад винтовки, подцепив также лежавшую рядом сумку с патронами и роговую пороховницу. К сожалению, мне не удалось перезарядить ружье после выстрела по дверному замку моей бывшей комнаты: настоящий коммивояжер не допустил бы такой оплошности. Другой рукой я поднял баул Тальма и крикнул:

— Держите.

Мой удар пришелся точно в цель. Тяжелый саквояж ударил по пистолету, сработал спусковой крючок, и выстрел разнес в клочья пожитки Антуана. Поделом тебе, болван. Лошади встали на дыбы, поднялся жуткий крик, а я, прижав к себе винтовку, спрыгнул с другой стороны кареты и приземлился на обочину дороги. Прогремел второй выстрел; голову мою осыпало древесными обломками.

Не пытаясь скрыться в темноте леса, я забрался под днище кареты, ловко проскочив между крутящимися колесами. Притаившись за ними, я улегся на живот и начал лихорадочно заряжать винтовку тем хитроумным способом, которому научили меня канадцы. Надо было откусить конец патрона, плотно умять его в стволе шомполом и подсыпать пороху на полку замка.

— Он сбежал!

Трое бандитов, обогнув карету сзади, бросились в лес, полагая, что я укрылся именно там. Пассажиры, похоже, хотели тоже разбежаться, но двое разбойников приказали им оставаться на месте. Мнимый таможенный чиновник, разразившись проклятиями, спешно перезаряжал свой пистолет. А я, уже закончив перезарядку, выбрал нужную позицию и выстрелил в него.

Темноту прорезала ослепительная вспышка. Негодяй, согнувшись, рухнул на колени, и я с ужасом увидел то, что сразу выскочило у него самого из-под рубашки и свободно покачивалось на шее. Эту масонскую эмблему, несомненно, присвоили себе приспешники Силано из ложи египетского обряда — своеобразное пересечение циркуля и угольника. А в центре вырисовывалась отлично знакомая мне буква. Так вот она, разгадка!

Я выкатился из-под кареты, вскочил на ноги и, схватив винтовку за ствол, изо всех сил огрел второго бандита прикладом. Когда эта импровизированная одиннадцатифунтовая кленовая дубинка приложилась к его черепу, раздался радующий слух треск. Я подхватил свой томагавк. Где же третий негодяй? Тут грохнул еще один ружейный выстрел, и кто-то яростно завопил. Я рысцой побежал в лес, темневший по другую сторону дороги, противоположную той, где разыскивала меня сейчас первая троица разбойников. Остальные пассажиры, включая Тальма, тоже бросились врассыпную.

— Сумку! Держите его сумку! — превозмогая боль, орал подстреленный мной таможенник.

Я усмехнулся. Медальон спокойно лежал в надежном тайнике, под стелькой моего башмака.

* * *

По мере приближения ночи сумрачный лес становился все темнее. В гордом одиночестве я стремительно углублялся в чащу, выставив перед собой винтовку, чтобы избежать лобового столкновения с деревьями. Что же получается? Вряд ли на нас напали простые грабители, скорее, они действовали по приказу какого-то влиятельного чиновника или даже члена французского правительства. На их связь с официальными кругами и ложей египетского обряда указывало то, что их главарь, следивший за мной от самого Парижа, отлично знал и о моем выигрыше, и о положении дел.