Книга Человек, который ненавидел Маринину - Ирина Волкова

Богатырь обличающе ткнул толстым, как молочная сарделька, указательным пальцем в грудь Гоши. На широком запястье кандально звякнули золотые браслеты.

— Георгий Христопродавцев? — с вопросительно-утвердительными интонациями рявкнул Илья Муромец.

В этот момент Гоша всей душой разделял чувства добермана Бори. Единственное, чего он хотел, это поджать хвост и спрятаться за спину Юры Демарина. Но, к сожалению, у него не было хвоста. Кроме того, он находился при исполнении служебных обязанностей. Гоша глубоко вздохнул и мужественно произнес почти не дрогнувшим голосом:

— Уполномоченный уголовного розыска Георгий Семенович Крестовоздвиженский. А вы, как я понимаю, мама Сергея Вермеева. Очень хорошо, что вы пришли. Мы как раз хотели задать вам несколько вопросов.

* * *

Марина Буданова аккуратно накладывала на лицо каолиновую маску с клубникой и авокадо. На открытии выставки она должна выглядеть безупречно. Будут богатые иностранцы, телевидение, пресса и, конечно же, представители московского бомонда. Для ее галереи это может означать очень многое.

Впрочем, к черту галерею! Бывали моменты, когда Марина мечтала о том, чтобы быть простой художницей, изображающей на своих картинах не ту бредово-сексуальную чушь, которой она торговала в “Экстази”, а нормальные портреты симпатичных ей людей и пейзажи еще не изуродованных цивилизацией мест. Однако на подобном искусстве денег не заработаешь. Да и технику она подзабыла. Уже несколько лет она не рисовала, а лишь торговала тем, что гордо именовалось “актуальным искусством”.

Марине вдруг безумно захотелось достать с антресолей этюдник, кисти и краски и запечатлеть на холсте фигуру танцующего Мапоты. Она назвала бы картину “Стриптизер”. Девушка представила себе напрягшиеся черные мускулы с блестками пота, классически правильное лицо с высокими скулами и вновь ощутила почти невыносимое сексуальное желание. Она хотела еще раз ощутить удивительную силу, исходящую от мулата, она снова хотела плакать и рассказывать ему о своих проблемах.

Сейчас Марина сама не понимала, почему она отказалась дать Мапоте свой телефон и еще раз встретиться с ним. Вчера ночью она была сама не своя. Она рассказала о себе почти все совершенно незнакомому человеку. Теперь этому негру известно, чем ее шантажирует Егор. А что, если он тоже начнет ее шантажировать?

"Нет, это невозможно, — подумала Марина. — Он не такой человек”.

"Егор когда-то тоже казался тебе благородным и бескорыстным прекрасным принцем, — гнусно прошептал внутренний голос. — Если ты ошиблась однажды, как ты можешь быть уверена в том, что это не повторится еще раз?”

— Нет, — решительно сказала Марина своему отражению в зеркале. — В этот раз я не ошибусь.

Она уже приняла решение. После закрытия галереи она поедет в “Содом и Гоморру” и посмотрит выступление Мапоты. Представив себе, как он в танце снимает с себя одежду, Марина судорожно вздохнула и крепко сжала руками свои тяжелые упругие груди с напрягшимися от вожделения сосками.

* * *

— Мне плохо, — слабым голосом сказал Гоша Крестовоздвиженский. — У меня со вчерашнего дня голова гудит, а тут еще этот монстр в юбке. Поверить не могу, что нашелся герой, который сделал ее женщиной. Будь моя воля, я бы дал ему Медаль за отвагу и повышенную пенсию. Ты можешь представить себе мужчину, который продержался бы рядом с этой гарпией хотя бы сутки?

— Не могу, — покачал головой Юра Демарин. — Скорее всего папаша Вермеева сбежал сразу по окончании полового акта. Наша розовая амазонка никогда не была замужем.

— Но она утверждает, что даже близко не подходила вчера к дому Вермеева. С половины второго до пяти она была в клубе “Хижина дяди Тома” на заседании общества “дам, занимающихся политикой”. Хотел бы я посмотреть на это заседание.

— Может, еще и посмотрим, — усмехнулся Юра, накручивая диск телефона. — Я как раз сейчас звоню в “Хижину дяди Тома”. Если повезет, мы проверим ее алиби по телефону.

— Ладно, ты звони, а я пока сбегаю в аптеку за анальгином. Эта чертова баба меня окончательно доконала.

* * *

Савелий Лошак заехал за Олей в половине пятого. Пока она наводила последний лоск, художник, презрительно прищурив левый глаз, рассматривал книжные полки, забитые детективами.

— Я готова. Можем ехать, — прощебетала Оленька, выпорхнув из комнаты.

— Значит, ты у нас поклонница Анастасии Каменской. — На лице Лошака появилась двусмысленная асимметричная улыбка, которую он сам необоснованно считал совершенно неотразимой.

— Что? — задохнулась от возмущения Оля, бросая на Людмилу Алексеевну пылающий негодованием взгляд. — Мама! Как ты могла?!

— Кажется, я чего-то не понимаю, — с легким удивлением произнес художник.

— Просто Савелий увидел у тебя на полках книги Марининой, — поспешила объяснить Людмила Алексеевна. — Вот он и решил, что тебе нравится Анастасия Каменская.

Олю передернуло.

— Никогда не произноси при мне имя Каменской, — с мрачной решимостью сказала она, — иначе я за себя не ручаюсь.

— Не буду, не беспокойся, — пожал плечами Лошак. — Я тебя вполне понимаю. Я сам не выношу эту постсоветскую макулатуру. Сначала я тоже от скуки попробовал ее почитать, но тут же увял. Я даже написал картину на эту тему. Она называется “Песцы и полевки российской литературы ждут рассвета”.

— “Песцы и полевки российской литературы”? — слабым голосом повторила Людмила Алексеевна, еще не пришедшая в себя после Олиного рассказа о “маленькой певучей мошке, пролетающей над спорадическими проблесками рассвета”. — Я не совсем понимаю, при чем тут песцы? Что вы имели в виду?

— Это мощный художественный образ, — вдохновился Савелий, оседлавший своего любимого конька. — Представьте себе, как чукча в чуме холодной ночью ждет рассвета. Кругом снега, мрак, вьюга — словом, срань болотная, и среди этой срани песцы с мрачной решимостью пожирают мышей-полевок.

Мерзнет, значит, чукча в своем чуме и читает книги о том, как чукча в чуме холодной ночью ждет рассвета, а кругом опять-таки мрак, вьюга, срань, и среди этой срани песцы пожирают полевок. Одни книги написаны более талантливо, другие — откровенная дешевая халтура, но все равно все они о том, как чукча сидит в чуме, а вокруг песцы знай себе похрустывают полевками. Так вот чукча — это наш постсоветский народ. Улавливаете идею?

— Улавливаю, — радостно кивнула Людмила Алексеевна. — Чукча уже давно осатанел от песцов, пожирающих полевок, и ему хочется почитать что-нибудь про то, как папуас под пальмой в жаркий полдень ждет прохладной ночи, а вокруг игуаны, радостно хрустя, пожирают богомолов.

— Вот-вот, — с удовольствием потер руки Лошак. — У вас потрясающее художественное воображение. Вы никогда не задумывались о том, чтобы посвятить себя современному искусству?

— Пока нет, — покачала головой Людмила Алексеевна. — Но я обязательно над этим подумаю.