Книга Не Сволочи., или Дети-разведчики в тылу врага - Теодор Гладков

Обращало на себя внимание и то, что, начав официальную службу в полиции в январе 1942 года, ом в свои двадцать с небольшим лет уже через несколько педель стал ее старшим следователем и руководителем «Русской тайной полиции», т. е. секретной службы, а затем командиром роты и батальона. Надо полагать, что сделать такую карьеру на одной только жестокости и исполнительности вряд ли возможно. За время оккупации пост начальника людиновской полиции занимали четыре человека. Все они были старше Иванова, и намного, обладали, следовательно, большим жизненным опытом, а вот он их всех пересидел, не только удержался на своей должности, по был дважды награжден, продвигался по служебной лестнице и заслужнл столь лестную оценку своей деятельности от немецкого военного коменданта.

Дмитрий Иванов родился в 1921 году в селе Кутчино нынешней Калужской области, в семье, как потом проходило по всем материалам, крупного кулака.

Следователь Киселев пришел к убеждению, что первым толчком к предательству для Дмитрия Иванова могло послужить не кулацкое происхождение само по себе, а факт раскулачивания и последующего репрессирования ею отца. Так одно зло — неправедность власти, породило другое — предательство, переход на сторону врага не только этой неправедной власти, но и собственного народа.

К слову сказать, уже в шестидесятые годы выяснилось, что все дело «Церковники» было буквально высосано из пальца движимыми карьеристскими побуждениями двумя мерзавцами — тогдашними сотрудниками Людиновского райотдела НКВД И.И. Островским и Г.С. Кермелем. Все лица, проходившие по этому сфальсифицированному делу, в том числе И.И. Иванов, были полностью реабилитированы за отсутствием не только состава преступления, но и события преступления.

Авторы сочли своей обязанностью сообщить об этом читателю не ддя того, чтобы оправдывать Дмитрия Иванова, но чтобы лучше понять его. Ибо только в понимании мотивов преступления, причем всех мотивов, заложен ключ к их недопущению в будущем, а вовсе не в одном лишь обезвреживании и покарании самих преступников. Что, конечно, тоже необходимо делать.

В 1940 году Дмитрий Иванов закончил в Людинове среднюю школу № 1. Учился вполне успешно, в числе отстающих никогда не значился. Особенно давались ему математика и физика, за что удостоился он благосклонности преподавателя этих предметов Александра Петровича Двоенко. Этот средних лет невысокий, сухощавый человек, с лицом несколько монголовидного типа, редко кого жаловал по причине странного озлобления, даже ожесточения. В таком состоянии он пребывал почти постоянно, особенно когда накануне вечером перебирал спиртного. А это с ним случалось часто. Никто в школе не любил Двоенко, держался он в должности лишь потому, что преподаватели физики и математики, тем более — мужчины, были тогда, как, впрочем, и теперь, повсеместно в большой редкости, а потому в цене. Жалел по-своему Двоенко, как человека, обиженного чем-то или кем-то в жизни, лишь один преподаватель — второстепенного по тогдашним представлениям предмета — рисования и черчения, добрейший старик Бутурлин.

Успевал Дмитрий, как не удивительно, и по немецкому языку. В те предвоенные годы, когда за границу, если не считать дипломатов, ездили считаные специалисты и музыканты, а зарубежные газеты и журналы в страну не поступали, подавляющее большинство школьников считало изучение иностранного языка делом совершенно никчемным, и относились к этому предмету соответственно — лишь бы получить в году заветную отметку «посредственно» (цифровые отметки — «пос.» стало называться «тройкой» — были восстановлены в школах уже во время войны). А вот Дмитрий Иванов долбил немецкий основательно.

От школьных дел Дмитрий держался в стороне, не вступал ни в пионеры, ни в комсомол. Да его, скорее всего, и не приняли бы из-за кулацкого происхождения и клейма сына «врага народа», не дружил он даже с соседом по парте, умницей Колей Евтеевым, доброжелательным пареньком в круглых очках, которые лицу его придавали несколько удивленное выражение. К слову сказать, Коля Евтеев был превосходным музыкантом, играл на всех струнных, от мандолины до скрипки, а потому был желанным гостем в любой компании.

Казалось, у Иванова было лишь одно настоящее пристрастие — футбол, только на поле, с мячом, он и раскрывался как-то.

Получив аттестат, Дмитрий Иванов успешно сдал экзамены в Брянский лесохозяйственный институт, первый курс которого и закончил к лету 1941 года.

Когда началась война, Иванова в числе большого отряда студентов, не подлежащих пока призыву в армию, послали в район села Орлинки под Брянском на строительство оборонительных сооружений. Здесь в августе они попали в окружение и стали поодиночке и мелкими группами пробираться кто куда.

В середине ноября — по его словам — Дмитрий Иванов пришел домой, в оккупированное Людиново. Опять же, по его словам, все время, вплоть до временного освобождения Людинова Красной Армией в январе 1942 года, скрывался дома, никуда не выходил. Потом его вдруг почему-то арестовали партизаны и посадили в небольшую тюрьму во дворе бывшей милиции. За что его посадили — не знает. Не знает также ничего и о том, куда исчез бесследно в конце ноября его брат Алексей. (Этого он действительно не знал.) Через несколько дней, когда Красная Армия вновь оставляла город, командование партизанского отряда приняло решение — всех находившихся в тюрьме полицаев и пособников оккупантов, числом около пятнадцати, расстрелять. Расстрел произвели прямо в камерах, через дверные проемы. Стреляли в спешке — к окраинам города уже подступали передовые подразделения немцев. В результате несколько человек уцелело, в том числе и Дмитрий Иванов, лишь получивший ранение в кисть правой руки.

После спасения Иванов некоторое время лечил руку в больнице у пленного военврача Евгения Евтеенко, а затем добровольно поступил на службу в полицию. Очень скоро его назначили старшим следователем, а также, по совместительству, доверенным переводчиком комендатуры, потому что, как выяснилось, он относительно хорошо знал немецкий язык.

Подчинялся Иванов номинально (на самом деле сохраняя полную автономию) трем, следующим после первого, начальникам русской полиции — Семену Исправникову-Титову, Сергею Посылкину и Валентину Цыганкову, и уже по-настоящему, немецкому оку над собой — унтер-офицеру Вилли Крейцеру и новому немецкому военному коменданту Людинова майору фон Бенкендорфу.

В его, Иванова, непосредственном подчинении были еще два следователя — Иван Хабров и Иван Сердюков, а также секретарь следственного отдела Яков Машуров. Потом отделу добавили еще одного следователя — Сергея Бобылева.

Иванов подтвердил, что состоял в должности старшего следователя до июля 1943 года, а потом в течение примерно чуть более месяца, до эвакуации, а фактически бегства в Минск, был заместителем последнего людиновского бургомистра Акима Павловича Василевского.

Сейчас нас интересуют показания Иванова о его деятельности в Людинове в период оккупации именно этого города, а не в Минске.

Следователи задавали Иванову вопрос за вопросом и на все получали отрицательные ответы. А если он и признавался в своей причастности к какому-либо преступлению, то тут же находил ему «смягчающее обстоятельство».