Книга Ментальная карта и национальный миф - Виталий Владимирович Аверьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О меметике отечественного кино[18]
(диалог философов)
Беседа заместителя председателя Изборского клуба, доктора философии Виталия Аверьянова и профессора МФТИ, доктора философии Петра Калитина.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Петр Вячеславович, трудно переоценить значение для современной русской ментальности отечественного кинематографа. Надо, конечно, признать, что и зарубежный кинематограф на нее оказывает определенное влияние, но тем не менее когда мы говорим, например, о таких вещах, как меметические конструкции, афористичность речи, то, безусловно, переводной текст с иностранных языков не может конкурировать с отечественным материалом. Наше кино в XX веке дает едва ли не львиную долю мемов, наиболее известных и постоянно воспроизводимых в народе.
Хотелось бы сегодня поговорить о русской меметике, которая воплотилась именно в нашем кино, преимущественно советском и постсоветском, потому что досоветское кино было немое (звук пришел в кино в конце 20-х, в СССР – в начале 30-х годов). С чего начнем?
Петр КАЛИТИН:
– Я бы хотел, Виталий Владимирович, начать, как говорят у нас, от печки, с самого очевидного, а именно с общенародной популярности советского кино, что выразилось в целой линейке мемов. Многие политологи, эксперты пытаются объяснить этот феномен ностальгией.
Однако здесь есть парадокс, который показывает, что в определенном смысле мы все еще живем в том же обществе, в каком мы пребывали где-то начиная с 60-х годов. Знаковыми в этом отношении являются культовые советские новогодние фильмы, такие как «Карнавальная ночь», «Ирония судьбы».
Помните, с чего начинается «Карнавальная ночь»? С заявления Огурцова о том, что есть установка весело встретить Новый год. Причем, как мы понимаем, гениальный Ильинский попытался эту фразу сделать в особом экспрессивном ключе, довести ее до некоего абсурда, но тем не менее весь фильм являет собой реализацию этой установки, поскольку она встречает несомненный отклик снизу. Сегодня та же жажда веселья, праздника, отдыха никуда не ушла, она усилилась. Более того, сейчас это чуть ли не официозная, почти идеологическая установка, особенно актуальная для наших верхов.
Так же востребована сегодня – в смыслократическом понимании – «Ирония судьбы» Рязанова. Этот фильм стал образцово-показательным в плане заглядывания в замочную скважину. Это было своего рода предвосхищение сегодняшней так называемой гламурно-светской хроники из личной жизни звезд. И не важно, что это за человек, какой он талант, какой он врач или учитель (если иметь в виду главных героев фильма Рязанова), важно, что он «в неглиже», или в не совсем опрятном белье, в таком разобранном, можно даже сказать, недоличностном варианте.
Отсюда же, кстати, и некоторая гипертрофия алкогольной темы в этот период: наиболее яркий пример – мем «А что тут пить?» в исполнении Глузского с огромной бутылью в «Кавказской пленнице». Так современный человек выражает свой героизм, свой максимализм – не на полях сражения за Отечество, а в масштабах выпивки. Тут и мотив «душевности» сидения друзей в бане на Новый год в той же самой «Иронии судьбы», где пьянство оправдывается неким эталоном общения по душам, как будто без такого беспредела водочного и по душам невозможно поговорить. Здесь протягивается и нить к «Особенностям национальной охоты» в 90-е годы.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Новогоднее настроение подразумевает карнавальность, восходящую к древним сатурналиям. И в этих обстоятельствах частная жизнь раскрывает свои границы и впускает туда кого угодно. Таков карнавал. А постсоветская реальность в этом смысле продлила Святки практически на весь год, потому что гламурное раскрывание границ носит круглогодичный характер. И в этом смысле советский период и постсоветский соотносятся примерно как традиционное общество и Новое время.
Петр КАЛИТИН:
– Можно и так сказать, конечно. Советское время для нас выступило как некая система нравственных координат. И то, что было тогда в зачаточном состоянии, затем разрослось, и со знаком минус. По полной потребительской парадигме: мы достали – нас достали!
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Из современного кино здесь показателен фильм «Стиляги», он в ретроспективе живописует тему проникновения потребительства, эстетики праздника и презрения к «немодной» обыденной, будничной советской действительности. И есть очевидная связь с нынешней постсоветской квазиэлитой. Любопытно, что все музыкальные номера этого киномюзикла построены на материале девяностых и нулевых… Таким образом проецируется на конец 50 – начало 60-х та культура, которая фактически выросла из зерен, посеянных стилягами и всей «оттепелью». То есть получается, что это взгляд на советское общество с точки зрения победивших стиляг. Причем их победа в некотором смысле запрограммирована, поскольку отцом главного героя фильма является мидовский работник, которого играет Янковский, уверенный в своей эстетической и метафизической правоте. В этом смысле он обаятелен, за ним будущее, он победит все и всех.
Своего рода трагизм поздней советской эпохи в том, что, приняв в себя стилистически чужую культуру, создав некий суррогат этой культуры, советские западники постулировали ее превосходство. Как известно, центральное понятие стиляг «чувак» расшифровывается как человек, уважающий великую американскую культуру.
Петр КАЛИТИН:
– Да, ужас в том, что мы проиграли культурную войну, мы проиграли войну смыслов. Что все «так называемое новое» оказывалось задами Запада. Многие устаревшие догмы западной науки, экономики, социологии до сих пор применяются только в России.
Возвратимся к той же «Кавказской пленнице», в которой был дан гениальный феномен русской тройки, или троицы, в виде Никулина, Вицина, Моргунова. Тоже не случайно, что именно тройка пошла, а не двойка, тем более не один комик. Западное кино больше акцентировало на дуэтах – вроде Пата и Паташона. Кстати, именно в нашем кино в 20-е годы эти два персонажа были воспроизведены-спародированы в танцевальном опять же трио с Чарли Чаплиным. Это были актеры Черкасов, Чирков и Березов. Но по сравнению с ними тройка Гайдая – это высокое воплощение национального архетипа.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Наверное, троица Гайдая была взята из русского анекдота… Отчасти из сказки…
Петр КАЛИТИН:
– Да, и стало в кино народным явлением. И помимо их душевного пьянства, какой-то душевной открытости, там были зафиксированы важные смыслократические тезисы, а именно: «Жить хорошо. – А хорошо жить еще лучше!» Это, я считаю, можно вообще сделать девизом современной России. Смыслократии потребительства.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– В случае с Трусом, Балбесом и Бывалым мы имеем дело с потребительством, выраженным в формате готовности стать паразитом, пойти даже на преступление ради потребления…
Петр КАЛИТИН:
– Конечно. И главное, опять же, ради красивой жизни. В духе этой «божественной» троицы
