Книга Евангельские мифы - Джон Маккиннон Робертсон

к какому времени относилось начало года, и, следовательно, христианская дата выбиралась в зависимое и от обычаев и представлений наиболее многочисленных христианских общин. Но даже и в Палестине избранный церковью день был священным днем уже давно. 25-го декабря пробуждался в своем священном гроте бог Мелькарт от земного сна к новой жизни. 25-го декабря (Кислева) Антиох Эпифан приказал принести жертву на том алтаре, который он возвел вместо иудейского жертвенника Яхве. А из того, что мы знаем о политеистических тенденциях среди обитателей Палестины как в эту, так и в более ранние эпохи, можно заключить, что день рождения солнечного бога был им так же хорошо знаком, как и другим нациям, хотя в течение известного периода после Маккавеев о нем можно было слышать только среди крестьян.

VII. Избиение младенцев в Вифлееме.

Едва ли необходимо останавливаться на совершенно неисторичном эпизоде, который сравнительно поздно пристегнут в качестве введения к первому евангелию и который совершенно отсутствует в третьем евангелии, несмотря на то, что первых две главы этого евангелия очень подробно излагают все подробности, имеющие ритуальное значение. Этот эпизод является лишь подробностью в том общераспространенном мифе о покушении на убийство божественного дитяти, (исчезновение звезд на заре, действительно, напоминает всеобщее избиение младенцев), от которого ему удается спастись. Этот же эпизод приводит нас к легенде о Моисее, которая основана на египетском мифе либо на мифе, родственном ему. Во 2-м веке историк Светоний сообщает нам вариант этого мифа в виде воспроизведения истории рождения Августа. Однако, сводка всего материала, относящегося к мифу о Кришне, показывает, что эпизод всеобщего избиения младенцев существовал в индийской мифологии задолго до начала христианской эры.

Мне был брошен упрек в том, что я неосновательно утверждаю, будто рассказ о Моисее и о плавучей тростниковой корзинке является вариантом мифа о Горе и его плавучем острове (Геродот, II, 156). Кажется, однако, что мое утверждение достаточно подкрепляется сообщением египетских памятников о местности в Среднем Египте, которая в царствовании Рамзеса II носила название острова Моше (острова Моисея). Таков был первоначальный смысл этого названия. Ученый Бридж, который опубликовал этот факт, («Египет при Фараонах, II, 117»), указывает, что название это могло означать также и «побережье Моисея» Само собой разумеется, что египтяне не стали бы этой местности давать название, знаменующее действительный факт из жизни такого заклятого их врага, каким представляется Моисей по книге «Исхода». Как имя «Моисей» так и рассказ о нем, имеют скорее доеврейское происхождение. Ассирийский миф о Саргоне, очень близкий еврейскому мифу о Моисее, мог быть наиболее древней формой этого мифа, однако, тот факт, что евреи приурочивают действие этого мифа именно к Египту, позволяет думать, что вряд ли этот миф заимствован из другой страны. Слово «Моше» (Моисей), означало ли оно «сына воды» или «героя», было по всей вероятности прозвищем Гора. Корзинка указывает на элемент ритуала рожденного в корзинке божественного дитяти, как это мы видели в мифе о рождении Иисуса. У Диодора Сикула (I, 25) этот миф имеется в варианте, рассказывающем о том, что Изида нашла Гора в воде мертвым и воскресила его. Даже и в этой форме египетский миф является ключом к рассказу о Моисее.

В Египте существовали еще другие варианты, которые могли быть источником библейской легенды о Моисее. Ведь имели же египтяне миф о боге Тоте (египетском Логосе), который сразил Аргуса (подобно Гермесу) и вынужден был, поэтому, бежать в Египет, где он преподал египтянам законы и науки. Этот миф означает, вероятно, что бог, который по другим рассказам бежал от «всеобщего избиения невинных» (утренних звезд), был сам убийцей своего смертельного врага, причем в роли многоглазого Аргуса здесь, вероятно, выступают как раз эти же утренние звезды, которые гаснут пред восходом солнца. Другой, Гермес, считался сыном Нила и имя его было священно (Цицерон. О природе богов, 14, 22). Рассказ о плавающем ребенке был, в конце концов, воспринят ц греческой мифологией. Миф об Аполлоне рассказывает о том, как младенец Аполлон и сестра его Артемида были спрятаны от преследования на плавучих островах (Арнобий, I, 36) или по другой версии — на плотах Делоса.

VIII. Отрок Иисус в храме.

Давид Штраус указал на совершенно явную недостоверность евангельского рассказа, согласно которого Иисус, когда ему было двенадцать лет, был, будто бы, потерян своими родителями и снова обретен ими в храме среди учителей, которые дивились мудрости отрока. Этот рассказ имеется только у Луки. Тем критикам, которые в простоте рассказа, в отсутствии в нем чудес, хотят видеть доказательство историчности его, Штраус указывает на апокрифические биографии Моисея, согласно которых иудейский пророк оставляет в двенадцатилетнем возрасте родительский дом, чтобы сделаться провозвестником внушенного ему свыше учения, а также на библейский рассказ о Самуиле, который начал пророчествовать в двенадцать лет. Это было действительно обычным мифическим мотивом среди иудеев. Штраус, однако упустил отметить, что рассказ Луки имеет языческие аналогии, из которых одна, вероятно, и была источником первой части евангельского рассказа. Сообщение Страбона об Иудее содержит после изложения греческой версии мифа о Моисее главу, посвященную размышлению о действии божественного закона. В этой главе среди других эпизодов мы читаем о родителях, «которые шли в Дельфы, чтобы узнать, живо ли еще подкинутое туда дитя», тогда как само дитя «отправилось в Дельфы в надежде обнаружить там своих родителей», Тут нет, разумеется, точной аналогии, тем не менее, тут-то и находится ключ к христианскому мифу. Произведение Страбона наверное читалось в Сирии и Иудее говорящими по-гречески иудеями, и миф об отроке Иисусе мог возникнуть путем непосредственного заимствования из произведения Страбона, которое опередило евангелия по крайней мере лет на сто.

Рассказываемый Страбоном языческий миф мог, конечно, быть воспроизведен и искусством. Но, так как живопись или скульптура вряд ли могут выразить идею потерянного и обретенного отрока, то вероятнее всего, что христианский миф имеет литературный источник. Иезуисты без всяких сомнений и колебаний могли, конечно, использовать рассказ Страбона для своих целей.

Что касается пророчествования отрока о храме, то эта деталь снова относит нас к древним египетским верованиям, согласно которых дети, играющие во дворах храмов, возвещают своим криком волю богов. Затем мы должны опять-таки принять здесь в расчет гот факт, что в части египетского ритуала пред нами выступает Изида, как мать, горестно плачущая об утерянном ребенке своем, отроке Горе. Лактанций, который сообщает нам эту деталь, говорит вместо Гора об Озирисе. Однако, он совершенно отчетливо упоминает об отроке, потерянном и вновь обретенном. Мы знаем