Книга Волшебные перья Арарахиса - Александр Владимирович Якубенко

обижал. И очень радовался, когда обиженный плачет.

Далдончик терпеть не мог животных. Птичьи гнезда он разорял. По воробьям стрелял из рогатки. А в добродушных зеленых лягушек кидал камнями, норовя попасть в голову.

Когда мы все это видели, то чуть не лопались от негодования. Фуфлыга и Далдончик дергали сестричек Лину и Лену за косы, делали им подножки, и те в слезах убегали к себе в подвал.

Глядеть на это было просто невыносимо!

Битва на крыше

Наконец погода стала меняться к лучшему. Появилось солнышко, а с ним и надежда на то, что хозяева снова уедут на дачу. Тогда окончится наше великое сидение в курятнике. Сандино выведет нас из города, и мы продолжим путешествие.

И вот сейчас все может испортить неосторожный Хандрила. Он того и гляди попадется на глаза хозяевам.

— Так и есть, попался! — сердито сказал Угадай.

— Да ну? Что ты говоришь! — не вытерпев, я прильнул глазом к щелке.

То, что я увидел, расстроило меня ужасно…

На крыше, прислонившись спиной к трубе, сидел Хандрила. Он шипел и грозно фыркал.

Из-за трубы к нему подбирался Далдончик, вооруженный большой рогаткой. По временам Далдон останавливался, заряжал рогатку камнем и стрелял в Хандрилу. Каждое попадание сопровождалось воплем кота и злорадным хохотом Далдончика. Внизу, во дворе, стояла Фуфлыга. Она хлопала от радости в ладоши и кричала:

— Поймай его! Лови его! Это моя игрушка!

— Не твоя, а моя! — отвечал любящий братец и еще ближе подполз к Хандриле.

Хандрила, не зная, как выйти из трудного положения, прыгнул на Далдончика и вцепился ему когтями в руку.

Далдончик выронил рогатку, заорал и, потеряв равновесие, покатился с крыши. По дороге он задел Хандрилу. Оба грузно плюхнулись посреди двора. Чуть Фуфлыгу с ног не сбили. О чем я, по правде сказать, не очень бы пожалел!

Непростительная ошибка

Тут Хандрила сплоховал. Хлопнувшись о землю, он почему-то растерялся. Вместо того чтобы скрыться в подвале, Хандрила кинулся в курятник, пролез под дверью и зарылся в охапке сена.

Детки, немного придя в себя, подняли страшный крик и вой.

— Папа! Мама! На помощь! — кричали они.

Примчалась любящая мама Штрицель. Притащился на своих ходулях папа Шницель. Зареванные детки, перебивая друг друга, объяснили родителям, в чем дело.

После этого началась настоящая облава.

Папа накрепко запер ворота. К воротам он привалил внизу доску, чтобы даже в щель нельзя было проскочить. Все подвальные оконца закрыл фанерой.

Мама надела на свои напудренные лапищи толстые перчатки, «чтобы зверь не покусал».

Шницель отворил дверь, и вся ватага ввалилась в курятник. Куры подняли отчаянный шум.

Как ни брыкался я, как ни царапался Хандрила и кусался Угадай — противная семейка всех нас переловила.

На нас надели ошейники и какие-то собачьи поводки, чтобы мы не сбежали. Потом привязали к кольцам, ввинченным в стену дома, где когда-то, наверное, привязывали лошадей.

Мы и опомниться не успели, как все это произошло.

Позднее раскаяние

Хуже всех себя, конечно, чувствовал Хандрила. Наш друг понимал: во всем, что произошло, виноват он. Теперь нас могли ожидать самые неприятные вещи: полиция, суд… И мало ли что еще…

Помочь нам было некому. Сандино работал в кузнице. Тьенета ушла на базар. Пикса находился на другом конце города у дяди. А девочки, боясь Далдончика, сидели в подвале и, вероятно, ничего не слышали.

Но когда Сандино вернется — что он сможет сделать? И как объяснить ему, что все несчастья произошли из-за непослушания Хандрилы?..

Кот так расстроился, что на него жалко было смотреть. Как ни хотелось нам отругать своего друга, мы понимали, что ему и без того нелегко, и удерживались.

Тяжелые дни

К нашему удивлению, хозяева не выдали нас полиции.

Я даже не знаю, почему так получилось. То ли они объявлений не читали. То ли им было лень: полицейский участок находился через четыре улицы. А может быть, им казалось, что награда за поимку слишком маленькая?

Тем не менее для нас настали тяжелые дни. Неожиданно для себя мы превратились в игрушки богатых верзильянских деток. Фуфлыга тискала нас в объятиях, купала в грязной мыльной воде и одевала в кукольные костюмы. А когда мы ей надоедали, Фуфлыга награждала нас колотушками.

Жестокий Далдончик норовил ущипнуть нас, пнуть ногой или кинуть камнем.

Вдобавок нас плохо кормили. За короткий срок мы исхудали ужасно. Шкурка на Фунтике висела как на вешалке. У нашего Угадая под кожей торчали ребра. О Хандриле и говорить не приходилось. Терзаемый угрызениями совести, кот совсем потерял аппетит. Он не ел даже тех кусочков, которые приносили по ночам девочки.

Убежать от хозяев не было никакой возможности. Днем мы всегда находились на глазах у Фуфлыги и Далдончика. Даже ночью нас сторожили.

Наступила теплая солнечная погода. В комнатах стало душно. Семейство Шницеля устраивалось теперь спать во дворе, на раскладушках. Папа Шницель, несмотря на свою лень, закладывал ворота на засов и вешал огромный амбарный замок. А ключ от замка клал в карман длинных штанов, концами которых укрывался как одеялом. Попробуй тут убеги!

Угадай не выдерживает

— Это невозможно! — сказал нам как-то Угадай. — Я больше не вынесу! Сорвусь вот с цепи и всех их, толстых чертей, перекусаю! Да еще скажу потом, что я бешеный!

— Не делай этого! — сказал рассудительный Фунтик. — Ну хорошо! Ты их перекусаешь. Может быть, после этого нам удастся убежать! А дальше что?

— Верно! Что дальше? — спросил я.

— А дальше вся семья Сандино угодит за решетку. За то, что прятали нас. Нет, надо придумать что-нибудь поумнее!

— Уже! — неожиданно сказал Хандрила.

— Что уже? — удивился Угадай.

— Придумал! — ответил Хандрила. — Только погодите немножко! И подкормите меня! А то у меня от голода вся энергия израсходовалась. Голова совершенно не работает!

— Конечно! Какие могут быть разговоры! — согласились мы. — А что ты придумал?

— Пока не скажу. Скоро увидите! Ответьте-ка мне на один вопрос. Что больше всего на свете любят эти шницели-штрицели?

— Деньги! — сказал я.

— Вещи! — сказал Фунтик.

— Я думаю, деньги и вещи! — заявил Угадай.

— Ну правильно! И мне так кажется! — заключил Хандрила. Затем кот умолк и глубоко задумался.