Книга Разговоры о тенях - Евгений Юрьевич Угрюмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доктору эти слова его ещё аукнутся.
Мои глаза, с которых спал налёт,
Всё глубже и всё глубже уходили
В высокий свет, который правда льёт…2
Орган вдруг грохнул и загудел так, что святые сошли с икон и пошли
маршировать:
Oh when the saint go marshing in…
Прихожане упали лицами и личиками на пол, забились. Как и положено биться
в судорогах юродивым. Заголосили женщины, вздымая руки горе (хорошо, хоть
не бросая чепчики).
Доктор:
– Пути познания недоступны по трём причинам: кретин отроду; завёл жену и
детей; живёт там, где, как говорится, Макар телят не пас…3
Профессор:
– Не забудьте взять в кавычки!
1Ис. 7:9
2 Данте.
3 Почти Данте.
40
Genealogia di Gesu Cristo figlio di Davide… - загудел вместе с органом,
выступивши вперёд, апостол Matteo (по-нашему Матфей), постукивая
тамбурмажором в такт Oh when the saint go marshing in…
Вступили свирели, иерехонские трубы, тамбурины, за органом остался Thomas
(по-нашему Фома), – все тоже: апостолы и святые, и, вместе с ними, «When the
saints go marching in».
…figlio di Abramo, – тамбурмажорил Matteo.
Oh
when
the
Saints
go
marching
in
,
-
контрапунктилхориоркестрсвятыхапостолов.
Свечи, будто сало, которое не положено есть евреям, на сковородке, шипели.
Некоторые поискрывали; искрами же сыпали на опустевшие, но не переставшие,
опустевши, мерцать оклады. Прихожане и клир под «Oh when the Saints go
marshing in» - восклицали:
Прости-и-и и помилуй, Го-о-спо-о-ди!
Matteo (по-нашему Матфей) голосил:
Abramo generό Isacco, Isacco generό Giacobbe…
Oh when the Saints go marching in
oh when the Saints go marching in, – продолжалхорсоркестром.
Matteo раскривлялся, совсем разошёлся. Изобразил праотцов: Авраама, Исаака
на лужайке, потом Лавана с овечками и дочками, и всех двенадцать патриархов,
nämlich, сыновей Иакова… роли жён Иаковых, nämlich, Лии, Рахили и Валлы,
исполняли девочки, в присутствии которых не только у Фридриха Карла
Вильгельма, но и у остальных присутствующих мужчин выступали слёзы… если
ещё кто помнит. Зелфу взялась отобразить наша прекраснозубая Софа (эх!
Августин плакал бы), только ей всё время мешали свечки, которые шипели, как
сало, которое не положено есть евреям, на сковородке.
Фома, прозванный близнецом за то, что был похож на Исуса, оставил оргáн и
стал вправлять пальцы́ в раны Иисуса.
Иисус улыбался по-детски, спрашивал: Ну, теперь поверил? – и кровь текла с
ран.
– Теперь уразумел, Господи, – отвечал Фома и отирал кровь с ран христовых
тряпочкой, и складывал тряпочку вчетверо, и прятал за пазуху, чтоб сохранить
навеки.
Иерихонские трубы хрипели и брызгали слюной: Oh when the Saints go march-
ing in,oh when the Saints go marching in.
41
На амвон восходила Маria Маgdalena, давала знак трубам кочумать и исполняла
арию Мариии Магдалины из «Иисуса Христоса Суперстара».
Нет ничего лучше –
В мягких шелках сна
Забыть обо всех нас на миг.
Сегодня всё хорошо, милый,
Всё хорошо.
У Софи на руках появлялся младенец, и она расстёгивала лифчик, чтоб
покормить младенца грудью.
Профессор и Доктор замирали в естественных, соответствующих сошедшей
с небес благой вести, позах.
Доктор приходил в себя:
– Лучше бы, вообще не пела? – говорил доктор. – А то, видишь, от таких песен
происходит путаница в истории, путаницы в историях.
Профессор приходил в себя:
– Согласен, очередной симулякр. Но это и говорит о том, что никакой разницы,
между ложной и верной предпосылкой. Поверишь – поймёшь.
И тут им захотелось поговорить о тенях. Возможно ли? Будто до этого они
говорили о чём-то другом.
Всё зависит от привычки. Говорить о тенях, а думать о том, что у тебя не
совмещается служить и услужить (все хором: «Служить бы рад, прислуживаться
тошно!..) Не получается! Хотя, разница в одну гласную. В одну гласную, а какая
разница! На самом деле – никакой, а только одна лишь лишняя гласная. А потом,
что? действительно до сих пор говорили они о чём-то другом?
Ворона, на помойке за окном, заглядывает в кость и пытается вытащить
оттуда кусочек мозга… а Софи, покормившая грудью младенца, вступает.
Софи (как когда-то в замёрзшем трамвае):
– Истина, доктор, в том, что у профессора выпало «Ду-шеш».
Профессор подходит к окну и смотрит на ворону.
– Истина, она не там, – настаивает Софи и показывает пальчиком на ворону – и
не в словах, и не в тенях…
Доктор:
«А случалось ли вам видеть собаку, нашедшую мозговую кость?1 Если видели,
то могли заметить, с каким благоговением она сторожит эту кость, как ревниво её
охраняет, как крепко держит, как осторожно берёт в рот, с каким смаком
1 Платон во II кн. De rep. утверждает, что собака – самое философское животное в мире.
42
разгрызает, как старательно высасывает. Что её к этому понуждает? На что она
надеется? Каких благ себе ожидает? Решительно никаких, кроме капельки
мозгу»1.
Какой-то он у нас действительно юродивый, наш доктор… но потом, о
юродивых ещё будет.
Доктор:
Ни в словах, ни в тенях… ни на папертях, ни в храмах! так что, профессор, все
мы ироничны, как Вы сами сказали, общими местами.
Софи:
…ни в коварстве, ни в обмане – истина, она маленькая и незаметная, я помню,
незаметная, как сказал комедиант и водевилист, незаметная, как cтакан воды2.
Когда болит голова, не хочется жить, и «малодушно помышляешь о смерти».
Так что? истина в том, что у тебя болит голова? Смешная истина. Это,
профессор, ирония! Шутник так пошутил.
Ирония, профессор, – это смешная истина.
Профессор:
– Ирония – да! как сказал господин Шлегель, форма пародоксального.
Парадокс…
Софи:
И от того, что болит голова, свершаются мировые катаклизмы, и всё
оказывается от больной головы!
Доктор:
Браво!
Софи:
Но у Вас, профессор, выпало «Ду-шеш»…
Доктор:
Браво! Браво, Софи! Отчаянная инсинуация! извините за такую
разжигательную гиперболу (хихикает, как всегда). Гений и злодейство! Дурной
тон! «И он решил, что лучше убийцей слыть, чем никем быть».
Летишь, летишь и вдруг падаешь… а музыка летит дальше.
Каким, ну, уж каким совсем изощрённым должен быть разум, чтоб представить
себе… полное забвение?
Профессор:
Можно… как только упал, уже и не летит ничего – закончилось, извините,
«произведение твоего собственного «я», закончилось; и ни аплодисментов, даже
никто не свистнет, не заулюлюкает, и, даже, ни один…
«Ду-шеш»!
Ирония… конечно, всего лишь упражнение в громадном мире смешного.
Ирония – игра ума, риторическая фигура, существующая только на
гносеологическом уровне; она пародирует онтологическое
