Книга Доктор Красавчик - Елена Сокол

Никакой личной информации, только профессиональная, но и её минимум. Несмотря на это, я внимательно просматриваю все его посты и отмечаю, что написаны они с долей эмоций и здорового сарказма.

«А у тебя есть чувство юмора, доктор», — отмечаю я.

Мне это нравится.

Определённо нравится.

Теперь этот истукан не кажется таким уж каменным.

И больше всего мне интересно, как же выглядит его улыбка, если она вообще появляется хоть иногда.

Я проглядываю все имеющиеся в профиле фотографии, но на всех них он максимально собран и серьёзен. И лишь на паре снимков можно заметить добродушную полуулыбку или же усталую ухмылку.

Но мне и этого достаточно, чтобы расцвести. Фантазия журналиста позволяет мне в красках додумать, как Красавин смеётся над какой-нибудь шуткой, качая головой, и вот я уже снова улыбаюсь.

— Доброе утро. — Отвлекает меня чей-то голос.

В комнату входят сразу двое врачей.

— Здравствуйте. — Я прячу телефон под подушку и сажусь.

— Так, посмотрим, — невысокий полноватый мужчина заглядывает в карту, — ясно. Как ваше самочувствие? Режущие боли при мочеиспускании? Боли в пояснице?

Он спрашивает что-то ещё и ещё, а я путано отвечаю, ощущая при этом разочарование и надежду.

«А где Доктор Красавчик? Он придёт?» — проносится в мыслях. И этот вопрос кажется сейчас куда более важным, чем боль в пояснице и думы о том, как жить дальше после предательства Никиты.

— Где локализована боль сейчас?

Я показываю.

Этот врач кажется мне рассеянным и совсем некомпетентным. А ещё он без маски и постоянно улыбается мне. Шутит, ободряет и даже пытается флиртовать.

— Если что-то не так, сразу сообщайте, хорошо? — Он касается моего локтя, а я подаюсь назад и брезгливо кутаюсь в халат.

Перед глазами встаёт лицо Красавина с фотографии в интернете. Смугловатая кожа, чётко оттенённая светлым воротом рубашки, и правильные черты лица: прямой, ровный нос, чувственный рот с симпатичной мягкой «галочкой» на верхней губе, блестящие чёрные волосы, приведённые в порядок аккуратной стрижкой, и густые тёмные брови. Идеальная мужская красота: не совершенная, не смазливая, спокойная.

— А… где доктор Красавин? — Вырывается у меня, когда делегация во главе с незнакомцем уже собирается покинуть мою палату.

— А сегодня не его смена. — Бросает он с улыбкой, и они уходят.

Не его смена.

Ясно.

Через час в динамике телефона раздаётся визг Барракуды:

— Нельзя было заболеть в другое время, Кукушкина?

— Простите, что не согласовала это с моей почкой. — Отзываюсь я, меряя шагами палату и стараясь дышать ровно. — Представьте, ей вздумалось выяснить свои отношения с камнем именно сейчас!

— То есть, ты никак не сможешь провести интервью?

— Только если Дубровский не согласится приехать в отделение урологии. — Не выдерживаю я. — Как думаете, стоит у него об этом спросить?

Может, он и поухаживает за мной здесь, и подержит банку с мочой? Чем чёрт не шутит.

— Кукушкина!

Мне приходится отстраниться от трубки, чтобы в уши не влились потоки ворчания истеричной шефини.

— Я передам свои заметки и наработки тому, кто возьмётся за интервью, — наконец, не выдержав, добавляю я, — а теперь простите, мне нужно пойти и пописать в банку.

Я сбрасываю вызов.

Пусть увольняет.

Разве может быть что-то хуже этой боли?

Но телефон трезвонит вновь. Я выхожу в коридор и нажимаю «принять»:

— Если вы хотите наорать на меня ещё раз…

Но меня перебивает голос отца:

— Алиса, ты где? — Он взволнован.

— Я… а, привет. — Мой путь лежит через столовую, и я останавливаюсь, чтобы посмотреть на клейстер из каши и серого цвета котлетки в тарелках других пациентов.

«Фу-у-у». Меня начинает мутить.

— Я спрашиваю, ты где?!

— Пап, я не могу пока с тобой встретиться, у меня много работы. — Вру я.

Стараюсь быстрее покинуть это место. Удушливый запах тушёной капусты, зажарок и кислого молока проник уже, кажется, под самую кожу. Мне дурно, очень дурно.

— Что это за звук?

— Где? — Бормочу я, ускоряя шаг.

Мои братья по несчастью, словно сговорившись, начинают громче стучать ложками по тарелкам. Откуда у них аппетит? Я что, одна мучаюсь от боли в этом отделении?

— Где ты, дочка?

Надо же, вспомнил, что я его дочь.

— Я перезвоню! — Обещаю я и раздражённо скидываю вызов.

Возвращаюсь в палату, пью, иду в туалет, пью, корчусь от боли.

После таких мучений мне никакие роды не страшны. Снова пью, иду в туалет, пью, потею, стискиваю зубы — кажется, этот водоворот испытаний не закончится никогда.

К вечеру я вымотана сильнее, чем вчера. Волосы липнут к мокрому лицу, на ладонях следы от ногтей — я стискиваю пальцы в кулаки каждый раз, когда терпеть становится невыносимо, а выпитая вода действительно уже льётся из ушей, ведь походов в туалет со злосчастной банкой уже не счесть.

Я выгляжу и чувствую себя уже просто отвратительно, когда вдруг приходит сообщение от Кати: «Аллочка заставила МЕНЯ взять интервью у этого куска говна».

Прочитав, я собираюсь разреветься, беспомощно тяну носом воздух, сжимаю челюсти, и как раз в этот момент в дверь палаты раздаётся вежливый стук.

— Всё хорошо? — Спрашивает доктор Красавин, появляясь на пороге.

Его тёплые карие глаза лучатся светом, а остальное лицо закрыто маской, но даже с ней он одним взглядом может передавать любые эмоции, написанные на лице: беспокойство, тревогу, участие. Этот взгляд какой-то невероятный, честное слово.

— З-здравствуйте, — взволнованно произношу я и шмыгаю носом.

Волнение накрывает меня с головой. Ужасно хочется поправить волосы, вытереть пот и слёзы, одёрнуть дурацкий бесформенный халат, а ещё срочно деть куда-нибудь живущие собственной жизнью руки — да хотя бы, в карманы.

— Добрый вечер. — Говорит доктор, входя в палату.

И по мелким морщинкам в уголках его глаз я догадываюсь, что он улыбается.

Удивительно, но это маленькое событие заставляет мой мозг напрочь забыть о боли.

16

— Как ваши дела?

Это самое приятное, что я слышала за весь день. А в том, как он мягко и деликатно произносит каждое слово, ощущается просто океан заботы.

— По-прежнему. — Выдыхаю я.