Книга Своя-чужая боль, или Накануне солнечного затмения. Стикс - Наталья Андреева

На деревянной рукояти черные буквы: «С. Ч.» Он берет нож и идет на берег реки, к знакомому сараю. Невольно усмехается: где ты, капитан Свистунов? Сейчас будем проводить следственный эксперимент!

Спасибо Лесе за сцену у подъезда: он нашел наконец своего маньяка! Стоило искать! Рука машинально сжимает деревянную рукоять.

Вот и сарай. Тогда майским вечером он услышал отсюда хриплые пьяные стоны, а когда они стихли, рывком распахнул дверь…

…А началось все с тебя, Илюша Сидорчук. Звездным мальчикам тоже нужно женское внимание. Ты перехватывал любовные записочки влюбленных девочек и писал им в ответ похабщину, подделывая почерк лучшего друга. И Ванечка Саранский прослыл испорченным мальчиком. За его спиной перешептывались, а он не понимал почему.

Он был тихим, легкоранимым ребенком. Мягкий, покладистый, с хорошими манерами. Его воспитывала интеллигентная женщина, образованная, начитанная. Он тоже любил книжки про рыцарей и прекрасных дам, дрался в воображении на дуэли за честь оскорбленных женщин. А они смотрели на него по-особому. Этих взглядов он не понимал. Ванечка Саранский рано возмужал, стал широк в плечах. В шестнадцать выглядел лет на двадцать, и на него засматривались женщины гораздо старше его. Парнишка был как-то особенно, не по-здешнему красив. Смуглый, кудрявый, как цыган, с горящим взглядом и совсем не похожий ни на коренастого краснолицего агронома Саранского, ни на субтильную Лидию Станиславовну.

Все разъяснила ему местная знаменитость Светка-Бормотуха. Прозвали ее так то ли за сбивчивую, путаную речь, то ли за пристрастие к бражке. Она вела разгульный образ жизни и, по словам друга Илюши, «давала всем». Ваня этого не понимал. Кому давала, что давала? Однажды вечером, будучи навеселе, она заманила шестнадцатилетнего Ваню к себе домой, якобы починить забор. Он был мальчиком послушным и безотказным, а потому безропотно выпил после того, как сделал работу, стакан самогонки. «Так положено», – сказала Светка.

Как она ему разъясняла, чего хотят от него девочки, Ваня потом помнил смутно. Наутро его тошнило то ли с похмелья, то ли от выходок развратной и пьяной женщины, которая к тому же была намного старше. И даже вырвало. С тех пор у него и появилось отвращение к спиртному. Но как верный рыцарь, он не мог бросить свою «даму сердца». После ночи в Светкином доме Ванечка стал считать ее «своей» женщиной. Захаживал к ней, когда звала, и роман между ними длился до весны. Когда же приятели говорили о Светке гадости, он бросался на ее защиту.

– Она не такая! – кричал он, сжимая кулаки. Приятели ржали, как кони.

Он же всерьез верил, что Светка исправилась и между ними настоящая любовь. Как в книжках.

Приступы начались у него еще в раннем детстве. Детского невропатолога в Горетовке не было, а в Р-ске, куда отвезла его однажды перепуганная Лидия Станиславовна, сказали: это возрастное, пройдет. У мальчика переходный период. Со временем Ванечка научился приступы ярости в себе давить, чтобы не пугать мать и окружавших его людей. Но ярость копилась в нем годами и искала выхода. Ваня и сам не понимал, что с ним происходит в такие моменты. А впоследствии просто не помнил.

Врачи не знали, что ребенок родился посредством кесарева сечения, что были осложнения при родах. У его матери рано отошли воды при еще не начавшихся схватках, на первом ребенке это не сказалось. Но сказалось на втором, которого извлекли на пятнадцать минут позже. В медицинской же карте Вани было записано, что Лидия Станиславовна Саранская родила единственного сына естественным путем. И роды прошли без особых осложнений. На вид с младенцем все было в полном порядке, вот Щукин и сделал в его карте соответствующую запись.

Лидия Станиславовна тоже думала, что это у Ванечки возрастное, ребенку нужны прежде всего любовь, ласка и забота, и все пройдет само собой. Зато ее сын незаурядная личность, как и многие левши, человек, щедро одаренный природой. Особенно это стало заметно в старших классах. Он без труда учился на «отлично», биологией Лидия Станиславовна дополнительно занималась с сыном сама, химию же Ваня изучал самостоятельно, выписывая журналы и покупая задачники для вузов. В большом будущем Ивана Саранского учителя не сомневались.

И вот роман со Светкой-Бормотухой. И пьянки, и разврат были настолько чужды нежному Ване, что в нем произошел какой-то сдвиг. Он спрятался в мире иллюзий, но настал момент, когда ему пришлось прозреть.

И после полудня

Он стоял у дровяного сарая, сжимая в руке нож. Все было точно так же, как и в тот памятный майский вечер, когда это случилось с ним впервые. Теперь он вспомнил, как Илюша Сидорчук вызвал его на крылечко и, ухмыляясь, сказал, что у Светки гости. Мол, двое мужиков перепились и свалились под стол, а третий повел девку в сарай.

Он равнодушно сказал приятелю: «Ну и что?» Хотя в душе уже все бурлило. Илюша ушел домой, а он, переждав какое-то время, потихоньку спустился со второго этажа, где была его комната, и, крадучись, вышел, прихватив в сенях большой нож с деревянной рукояткой. Она как-то очень удобно легла в левую руку.

Он шел к дровяному сараю возле реки, известному на всю округу. Его давно облюбовали для свиданий парочки.

…Даже сейчас, приоткрыв дверь, он почувствовал дрожь. Сколько лет прошло! А сено здесь все еще лежит. В примятой копне тогда возились двое. Он вошел, когда стихли стоны. Она лежала, раскинув руки, пьяно улыбаясь, юбка задралась, открыв не загорелые еще, молочно-белые бедра. Лежащий рядом со Светкой мужик громко храпел. И тогда у Ивана в глазах потемнело, стало трудно дышать. Он впервые понял, что мир жесток, в нем море грязи и разврата, люди циничны и жестоки, а рыцарские романы отнюдь не учебники жизни. Это все сказки. А вот вам реальность: дровяной сарай, все просто до омерзения. Напились и завалились в сено. И протестуя против этого, он шагнул к лежащей на сене женщине, сжимая в руке нож.

– Ты чего, Ваня? – бессмысленно улыбаясь, спросила Светка.

Глаза у нее были соловые, словно у наевшейся до отвала коровы, она даже не успела что-либо сообразить. Как животное он ее тогда и зарезал. Полоснул ножом по горлу, брызнула кровь, он тут же отскочил. И вдруг испугался, что Светка оживет. Он еще сегодня утром верил в сказки. Не-е-ет!..

– Не-е-ет! – простонал он спустя много лет и раз десять с ненавистью воткнул нож в прелое сено.

Сейчас не стало легче, а тогда стало. Этот нож с деревянной рукояткой и выжженными на ней буквами «С. Ч.» он раз десять воткнул Светке в грудь и почти успокоился. И тут в сарай влетел мужичонка с ошалевшими глазами. В руке у него был точно такой же нож. Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Пока он не сообразил, что мужичонка пьян в стельку и еле стоит на ногах. В щели между досками светила луна, но освещение было скудное. Они с Игнатом друг друга как следует не разглядели.

А тот вдруг бросил нож в лужу крови, натекшую из Светки, и кинулся бежать. Иван выскочил из сарая следом и побежал в противоположную сторону по берегу речки Горетовки. Подальше от людей. Остановившись, долго и тщательно мыл руки, тер речным песком кроссовки, на которые брызнула кровь. Нож на обратном пути забросил в тухлое болотце, в самую трясину. Когда ряска над ним сомкнулась, пошел прочь.