Книга Николай и Александра - Роберт К. Масси

Самозваные хозяева ввели строгий режим для царя и его семейства. Из рациона сразу же были исключены масло, кофе и сливки. Узнав об этом, местные жители стали присылать царственным узникам яйца, сласти и прочую снедь. Гостинцы эти императрица назвала «даром, ниспосланным Небом». Размышляя о русской натуре, Александра Федоровна писала: «Странность в русском характере – человек скоро делается гадким, плохим, жестоким, безрассудным, но и одинаково быстро он может стать другим».

Иногда тобольским узникам казалось, что они живут на какой-то далекой планете – одинокие, заброшенные, беспомощные. «Сегодня воскресенье на Масленице, – записал 4 (17) марта Жильяр. – Все в полном весельи. Под нашими окнами проезжают туда и обратно сани. Звон колокольцов, бубенчиков, звуки гармоник, песни… Дети грустно смотрят на всех этих веселящихся людей… Их Величества, несмотря на жгучую тревогу, растущую со дня на день, сохраняют надежду, что среди верных им людей найдется несколько человек, которые попытаются их освободить. Никогда еще обстоятельства не были более благоприятны для побега, так как в Тобольске еще нет представителя правительства большевиков. Было бы легко, при соучастии полковника Кобылинского, заранее склоненного в нашу пользу, обмануть наглый и в то же время небрежный надзор наших стражей. Было бы достаточно нескольких энергичных людей, которые действовали бы снаружи по определенному плану и решительно».

Глава тридцать третья

«Хорошие русские люди»

«Вырваться из плена…» Эта мысль все чаще занимала умы узников губернаторского дома. Разве Керенский не обещал царской семье безопасность? Разве не уверял, что в Тобольске ей придется провести одну только зиму? «Оттуда, полагали мы, можно будет отправить их всех за границу через Японию. Судьба распорядилась иначе», – писал впоследствии Керенский.

Не доверяя обещаниям Керенского, еще до большевистского переворота некоторые русские тайно готовили освобождение императорской семьи. В Москве и Петрограде существовали располагающие достаточными средствами мощные монархические группировки. Все упиралось не в финансы, а в наличие четкого плана и координацию действий. Дело осложнялось тем, что государь поставил условием не разлучать членов семьи. Вывезти же одновременно несколько женщин и болезненного мальчика оказалось бы непросто. Понадобились бы лошади, провиант и верные солдаты. Летом потребовались бы экипажи и лодки, зимой – сани и, возможно, поезд.

Вскоре после вывоза царской семьи в Тобольск ряд монархических организаций начали направлять туда своих представителей. Среди них находились и бывшие офицеры. Под вымышленными именами они поездом приезжали в Тюмень, а оттуда пароходом добирались до Тобольска. Таинственные гости с холеными бородами и явно петроградским произношением быстро находили общий язык с состоятельными тоболяками – купцами и торговцами. Они говорили туманные фразы по поводу царской семьи, давали неопределенные обещания и, ничего не сделав, внезапно исчезали. Связаться с императорской семьей поначалу не составляло труда. Слуги и приближенные государя свободно входили и выходили из губернаторского дома, передавая письма, посылки и подарки. Но, обнаружив, что их пытаются провести, конвойные возмутились. Особенно неуклюжей была попытка обмана со стороны Маргариты Хитрово, фрейлины государыни Александры Федоровны. По своей воле она приехала из Петрограда, чтобы разделить ссылку с царской семьей. В Тобольск она привезла пачку писем, зашитых в подушку. По приезде ее обыскали, и из подушки высыпались письма. Содержание их было безобидным, но караульные устроили скандал, после чего доступ к царской семье затруднился.

Главным затруднением для увоза семьи оказалось отсутствие координационного центра. Многочисленные монархические группы действовали порознь и косились друг на друга. Вдовствующая императрица Мария Федоровна, решив взять дело спасения сына и его близких в свои руки, направила к Тобольскому епископу Гермогену офицера, чтобы искать у него помощи. «Владыко, – взывала она в письме, – ты носишь имя святого Гермогена, который боролся за Русь, – это предзнаменование. Теперь настал черед тебе спасти Родину». Аналогичные намерения провозгласили и члены петроградской группы, некогда близкие к Распутину и Вырубовой. Считая императрицу своей покровительницей, они пожелали, чтобы им указали лицо, которое сможет направлять их усилия для спасения семьи. Граф Бенкендорф и ряд бывших государственных деятелей сделали многое, чтобы собрать нужные средства. Действуя порознь, они тратили понапрасну силы в денежных заботах и спорах о том, на кого возложить почетную обязанность спасти царскую семью.

Такой лидер появился в лице Бориса Соловьева. Обосновавшись в Тюмени, он держал в своих руках нити, связывавшие его со всеми группами, стремившимися спасти царя и его семью. Ко всему, его рекомендовала сама государыня. На то у нее была веская причина: он приходился зятем Григорию Ефимовичу.

Авантюрист Б. Н. Соловьев, сын казначея Святейшего синода, получивший образование в Берлине, был личным секретарем одного немецкого туриста, отправившегося в путешествие по Индии. Добравшись туда, Соловьев бросил своего патрона и поступил в теософскую школу, основанную его землячкой, мадам Блаватской. В продолжение года он изучал теорию и практику гипноза.

В 1915 году Соловьев окончил школу прапорщиков, а затем, не возвращаясь на фронт, офицерскую стрелковую школу[123]. Его увлечение мистицизмом, о котором стало известно в светском обществе, позволило ему сблизиться с участниками петроградских кружков, занимавшихся оккультными науками. В 1915 году он познакомился с Распутиным и Вырубовой. В ту пору Соловьев не проявлял особого интереса к их августейшим покровителям. В первые дни Февральской революции Соловьев привел к Думе взбунтовавшийся 2-й пулеметный полк.

Ни смерть Распутина, ни низложение государя, ни заключение Вырубовой в крепость не поколебали веры распутинцев в магическую силу старца. Всю весну и лето 1917 года продолжались спиритические сеансы с целью вступить в контакт с отошедшим в мир иной «Божьим человеком». Соловьев продолжал посещать такого рода сеансы, на которых присутствовала и Матрена (она же Мария) Распутина, дочь Григория Ефимовича, и между ними завязался роман. В своем дневнике Матрена записала: «Была у Ольги Владимировны [поклонницы Распутина]. Она велела мне любить Борю… Почему-то она все говорит, чтобы я любила Борю, ведь я его и так люблю».

В августе, сразу после ссылки царской семьи в Тобольск, Соловьев, в качестве представителя кружка распутинцев, отправился в Сибирь, чтобы изучить обстановку. Затем вернулся в Петроград и 5 октября обвенчался с Матреной в думской церкви. Приехав с молодой женой в Сибирь, он несколько недель жил в доме Распутиных в Покровском.

Вскоре после своего приезда с помощью горничной Романовой, приверженницы Распутина, жившей на частной квартире в Тобольске, Соловьев связался с императрицей. Через горничную провокатор передавал царской семье записки и деньги, большую часть которых присваивал. Более того, по его наущению горничная внушала узникам надежду, заявляя, будто друзья и родные Распутина предпринимают активные действия.