Книга Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

«Басманов бы на рожон не полез», — мелькнуло у Пушкина. Боярин потомил бы шведов, помял бы их, попугал. Но, верно, делать нечего! Нужен успех Малюте, нужна воинская слава. Никто давно не видел главу опричного ведомства с обнаженной саблей на поле брани. В застенке сабля не требуется, у плахи секирой обходился или тяжелым двуручным мечом. А здесь наконец пришлось доблесть выказать. Пушкин слышал, как кто-то из опричников обронил:

— Ему все равно каюк. Что постриг принять, что в прорубь головой. Ведь царь его при себе держать будет.

— Кому война, а кому мать родна, — ответил другой опричник. — Не похоже, чтобы он смерти искал, скорей — славы.

Пушкин на смутные речи внимания не обратил. Среди опричных теперь недовольных много. Но в действиях Малюты проскакивала не бесшабашность, а осознанная торопливость, что придавало услышанному все-таки особый и даже зловещий смысл. «Не смерти ли и впрямь ищет? — мелькнуло у Пушкина. — Да нет — славы! Слава его убережет!»

Малюта свалился под ноги Пушкину, не успев поставить ногу на начальную ступень штурмовой лестницы. Подхваченный десятками рук, он даже не простонал. На оголенной груди, с позеленевшим медным крестом на крученой веревке, дымилась черно-красная рваная рана. Тело Малюты понесли в укрытие, а штурм тут же возобновился с небывалой яростной силой. За полчаса все было кончено. Избитых и израненных шведов, которым не повезло уцелеть, согнали в амбар и заперли. Царь потом распорядился их сжечь на кострах. Как он там скорбел потом по Малюте, по своем по холопе, никто не видел.

И вот теперь Пушкин мчится под студеным ветром на Ламу, чтобы предать тело царского наперсника земле.

Он не слышал, как царь, когда казнили шведов и немцев, жалких земледельцев, горожан и ремесленников, радовался:

— Славно враги горят! Дух сладкий от них идет! Попомнят они Малюту. Не щадил их и щадить не стану. Казню Швецию и ее короля. Правые всегда торжествуют. Все равно возьму Ливонию. Край будет русским! И он нужен русским.

Пушкин оглянулся назад и сквозь серую мглу увидел храпящие морды лошадей. Он привстал на стременах и крикнул:

— Гойда! Гойда! Вперед! Не отставать!

III

Иосифо-Волоколамский монастырь был любимой обителью Иоанна. Он часто ездил на Ламу в окружении опричной свиты и денег жертвовал немало. Монастырь окружали девственные леса. Они служили как бы оправой для жемчужины. Крепкие стены и башни строились на века. Они вселяли в братию уверенность и при случае могли стать надежной защитой. Каменный собор украшали драгоценные иконы. Здесь Иоанн чувствовал себя в полной безопасности. Здесь были похоронены отец, мать и сын Малюты. Здесь суждено упокоиться и ему.

Монастырь этот основал преподобный Иосиф — в миру Иван Санин. На седьмом году жизни его отдали в Крестовоздвиженский монастырь. В двадцать лет он постригся в обители Пафнутия Боровского и еще через семнадцать лет настолько успел прославиться чистотой и строгостью жизни, что после смерти основателя монастыря его избрали игуменом. Однако ему казалось, что в других обителях жизнь иноков была и чище и строже. Он сложил добровольно с себя игуменство и простым монахом решился обойти всю святую северную Русь. Много лет продолжались путешествия. Наконец он возвратился назад и попытался в старой обители изменить жизнь и сделать ее более соответствующею тому идеалу, который возник постепенно в уме за долгие годы трудных странствий. Но он сразу увидел, что братия относится к его замыслу не очень сочувственно. Тогда он вторично покинул обжитые места и удалился на родину, в Волок-Ламский. Здесь основал новую обитель, ввел весьма строгий устав и первый начал подавать братии пример в его соблюдении.

Преподобный Иосиф обладал чрезвычайными талантами и страстью к образованию. Логический ум и превосходная память позволили быстро усвоить все, что в ту пору было доступно на Руси из области богословия и истории, творений отцов церкви и различных толкований Святого писания. Он остался твердым и энергичным поборником православия, выступая со всем пылом души против ереси жидовствующих. Памятником полемической деятельности осталось знаменитое сочинение «Просветитель». Не вдаваясь в существо борьбы преподобного Иосифа с ересью, заметим только, что это сочинение охватывало значительный круг проблем, далеко выходящих за пределы внутри церковных разногласий.

Наиболее известным противником преподобного Иосифа был Нил Сорский, происходивший из рода знатных бояр Майковых. Он тоже отличался необычайной строгостью жизни, образованием и начитанностью, руководствуясь писаниями великих отцов-пустынников — Нила Синайского, Ефрема Сирина и Иоанна Лествичника. Совершил дальние путешествия в Византию, побывал и на Афоне. По прибытии на Русь Нил не возвратился в родную кирилловскую обитель, а устроил неподалеку оттуда, в глухом лесу, на берегах реки отдельный скит, впоследствии обратившийся в Сорскую пустынь. Именно Нилу Сорскому принадлежит известная формула: «Кто не хочет трудиться, тот пусть и не ест». Нил Сорский на соборе, созванном в 1503 году, открыто выступил с предложением, «чтобы сел у монастырей не было и чтобы монахи кормились трудами рук своих».

В учебниках истории советского времени личность Нила Сорского характеризовалась С приглушенной по понятным соображениям, но явной симпатией. Мы были воспитаны так, что автоматически становились на сторону нестяжателей, бичуя так называемых стяжателей за их приверженность к накоплению богатств. Опять-таки оставляя в стороне существо споров, разрешение которых под силу только церковным иерархам, приведу несколько фрагментов из утверждений преподобного Иосифа, основателя Иосифо-Волоколамского монастыря. «Если у монастырей сел не будет, — говорил Иосиф, — то как же честному и благородному человеку постричься?.. А если не будет честных старцев, то откуда взять на митрополию или архиепископа, или епископа, и на высшие честные власти? А если не будет честных старцев, то и вера будет поколеблена».

Преподобный Иосиф обладал волевым и жестким характером и требовал беспощадной борьбы с еретиками. Это, безусловно, вызывало отклик к душе Иоанна. Вот почему он особенно отличал монастырь на Ламе. Для того чтобы глубже понять религиозное чувство Иоанна и привязанность к прочно стоящей обители, скорее похожей на крепость, стоит задержаться ненадолго и вдуматься в полемику так называемых кирилловских и вологодских старцев, то есть иноков, принадлежащих к братии Кириллова и Вологодских монастырей, но живших вне стен обителей в уединенных скитах, разбросанных среди дремучих лесов по берегам Бела-озера. Во главе их стоял противник преподобного Иосифа инок Вассиан Косой — насильно постриженный дедом Иоанна князь Патрикеев. Как рассказывают, речи старцев были отредактированы им. Преподобный Иосиф утверждал, что «грешника или еретика что руками убить, что молитвою — одно и то же».

Эта мысль и эта уверенность вполне соответствовали внутренней убежденности Иоанна, выраженной им в письмах князю Курбскому и других документах. В результате развития подобных взглядов и появилось на свет точное перечисление людей, попавших под малютинскую секиру, так называемые синодики опальных, ставшие ныне незаменимым историческим источником.