Книга Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века - Владислав Голдин

29–30 сентября датируется письмо Миллера, адресованное генералу Кусонскому, но, видимо, оно писалось чуть раньше, ибо автор отмечал, что прошла почти неделя после их прощания, а произошло это, напомним, 22 сентября. Вторая часть письма была посвящена вопросам частного и личного характера, связанным главным образом с деньгами и обещаниями. Наиболее же интересна первая часть письма, где генерал Миллер описывал личные ощущения накануне своего похищения в Париже: «Было у меня какое-то подсознательное предчувствие, что Н.В.С. (Николай Васильевич Скоблин. — В.Г.) увлечет может быть на что-то опасное. Но, конечно, ничего подобного происшедшему я не ожидал и в мыслях не имел». «Писать Вам о том, что и как произошло тогда во вторник, как и где я нахожусь сейчас, я не могу, ибо такого содержания письмо, несомненно, не было бы Вам послано», — продолжал председатель РОВСа. Содержащаяся в конце письма и адресованная Кусонскому фраза «Крепко Вас обнимаю», несомненно, свидетельствовала об их близких и дружеских отношениях. «Я выбыл из строя», — резюмировал автор письма, но все-таки завершал его словами: «Будущее в руках Божьих. Может быть, когда-нибудь и увидимся еще».

Трудно сказать, надеялся ли генерал Миллер, что это его письмо дойдет до адресата. Его автор был хорошо знаком с разведывательным делом и много лет им профессионально занимался. Может быть, основной частью письма с вопросами частного и личного характера, удовлетворением денежных просьб он надеялся закамуфлировать его первый абзац. Но возможно, что для него все-таки главным было удовлетворение перечисленных просьб и разрешение денежных расчетов. Для читающих же это письмо сегодня (а текст его приводится в приложениях этой книги) очевидно, что, так как в нем был указан главный виновник и участник его похищения — генерал Скоблин, оно никогда не могло быть доставлено адресату.

Особый интерес у руководства НКВД вызывала боевая работа РОВСа, его связи с другими эмигрантскими антисоветскими организациями и их подрывная деятельность, направленная против СССР, поддержка повстанческого движения здесь. По требованию следователя генерал Миллер подготовил 9–10 октября в письменном виде и представил показания о работе, которая велась РОВСом, и в первую очередь в период с 1930 по 1937 год, когда он являлся председателем Союза, а также приложения к ним. Структура этого документа соответствовала тем вопросам, которые особо интересовали чекистов. Среди пунктов показаний бывшего председателя РОВСа были: повстанческая работа в СССР; Союз Возвращенцев; использование возвращенцев в целях секретной работы; справка о суммах РОВСа и о Казне Великого Князя (переименованной впоследствии в Фонд Спасения России) и др.

Особый интерес чекистов вызывало повстанческое движение в СССР и участие РОВСа в его инициировании и поддержке. Миллер писал, что первые предложения о поддержке повстанческого движения в Советской России получил еще в 1921 году, будучи в Париже главноуполномоченным генерала Врангеля. В связи с этим он упоминал имя генерала Глазенапа, у которого были, с одной стороны, связи с французским правительством, а с другой — с довольно многочисленными группами офицеров и солдат Северо-Западной армии Юденича, в Латвии, в приграничных формированиях. Тот просил несколько десятков тысяч франков и обещал «в кратчайшие сроки двинуть чрез границу», поднять восстание среди местного населения и через три недели захватить Петроград. Миллер отмечал, что он сделал доклад генералу Врангелю, но получил от него указание, ни в какие разговоры с генералом Глазенапом не вступать, что и было им исполнено.

В это же время, в начале 20-х годов, согласно показаниям Миллера, поступал и ряд других аналогичных предложений. Он указывал, например, на предложение генерала Есимонтовского, приехавшего в Париж с идеей переброски частей Юденича и устройства восстания. Но, по утверждению Миллера, конкретного разговора о таком движении на Петроград в короткие сроки не было. Вместе с тем полковнику князю Ливену было дано указание наблюдать за этим генералом, «с правом оказать небольшой кредит». Он заявлял, что когда был начальником штаба генерала Врангеля, отношение к подобным предложениям авантюристического характера было отрицательным. Впоследствии, указывал Миллер, этот генерал его приказом был исключен из армии. Это, вероятно, было обусловлено тем, что, как уже упоминалось ранее, бывший генерал А.В. Есимонтовский сражался в Испании на стороне республиканцев, и это стало известно в эмиграции.

Генерал Миллер утверждал, что с осени 1923 по январь 1930 года, занимая другие должности, он не имел какого-либо отношения и информации о повстанческой работе в СССР. Став же председателем РОВСа, он получал предложения от ряда эмигрантских организаций и их деятелей о поддержке крестьянского повстанческого движения в СССР. Во время пребывания в Белграде в 1930 или 1931 году, указывал Миллер, к нему обратился представитель «Крестьянской России», фамилии которого он не может вспомнить. Но в сноске к показаниям содержалась пометка: «Мне напомнили — Маслов». Генерал отмечал, что слышал о нем в Архангельске, но он там не оставил особой симпатии. Уточним в связи с этим, что эсер С.С. Маслов входил в состав Верховного управления Северной области, созданного после переворота в Архангельске 2 августа 1918 года, но в том же месяце он покинул Север и выехал в Сибирь, а Миллер прибыл в Архангельск в начале января 1919 года.

Во время встречи с Миллером в Белграде Маслов предлагал объединить усилия РОВСа и «Крестьянской России», представляющей интересы крестьян-эмигрантов, ради совместной работы среди крестьян — основной части населения СССР. Маслов уверял в частности, что идет сильная волна эмигрантов-крестьян через Польшу. Но Миллер указывал, что он скептически отнесся к предложению Маслова и к «Крестьянской России», состоявшей из интеллигентов, эсеров и аналогичных элементов, и не верил, что эта организация будет встречена российскими крестьянами как родная. Генерал добавлял, что до зимы 1933/34 года сношений с «Крестьянской Россией» не было, но затем последовало новое предложение об объединении усилий, и к нему в Париж приезжал представитель этой организации. Но эти переговоры закончились безрезультатно.

В показаниях Миллера указывалось на информацию, полученную в 1930 году от начальника Дальневосточного отдела РОВСа Дитерихса, о большом повстанческом движении в Приморской области, Приамурском крае и Забайкалье, которое желательно было бы поддержать. В связи с этим состоялась встреча Миллера с представителем Совещания Послов в Париже М.Н. Гирсом. Но тот выразил сомнение в возможности серьезного успеха операции в такой удаленности от местных центров — Харбина и Шанхая. К тому же он высказал недоверие, существующее в европейской эмиграции к атаману Семёнову. Последующая переписка с Дитерихсом показала, вспоминал Миллер, что с осени 1930 года операции (т.е. действия восставших) замерли и возобновились весной 1931 года. Но выяснилось, что посылка из Европы оружия в Шанхай была совершенно невозможна по правилам, установленным в европейских портах, «а о покупке собственного парохода и не мечтали». Да и помощь весной 1931 года, добавлял он, была бы уже запоздалой, так как повстанческое движение, происходившее кое-где небольшими вспышками, было «вскоре погашено».

На заданный Миллеру уточняющий вопрос о повстанческом движении в СССР и именах лиц, которые «возбуждали его», тот отвечал, что никакой непосредственной связи с организацией повстанческих движений не имел и за 7,5 лет слышал только о двух крупных повстанческих движениях: в Восточной Сибири и в полосе, приграничной с Маньчжурией, в 1930 году и на Северном Кавказе в 1932 или 1933 году. Он указывал, что не знал местных деятелей восстания в Восточной Сибири, но полагал, что они были из местных или офицерами армии Колчака. Но они в большинстве, вероятно, не знали и генерала Дитерихса, добавлял Миллер. К тому же тот жил в Шанхае, за несколько тысяч километров от происходивших восстаний, и очевидно, сам не знал многих сведений и подробностей. Через 7 лет, указывал генерал, «я не могу вспомнить фамилий лиц, поименованных в донесении Дитерихса, тем более что с окончанием восстаний они потеряли всякий смысл».