Книга Отдел убийств: год на смертельных улицах - Дэвид Саймон

кафедрой начинаются не из-за обоснованного подозрения, а когда адвокат спрашивает, давал ли подзащитный показания под принуждением и просил ли перед этим адвоката. В глубине души хороший детектив знает, что каждое показание хоть в какой-то степени результат принуждения, если не откровенного обмана. Но по строго формальному определению может ответить отрицательно и не нарушить присягу. В конце концов, подсудимый знал свои права, подписал форму 69. У него был шанс.

– Но хотел ли он адвоката?

Ну, может тут спросить детектив, а что значит «хотел»? Наверное, половина подозреваемых в допросной говорит, что хочет адвоката или что он им может понадобиться или что, наверное, надо бы с ним поговорить. Если они стоят на своем, если действительно хотят этого самого адвоката и отказываются отвечать, тогда и допросу конец. Но любой детектив, который чего-то стоит, пытается – по крайней мере, какое-то время, – переубедить их, успокоенный знанием, что за дверью допросной не подстерегает Верховный судья.

– Мой клиент просил адвоката?

– Нет, не просил.

Последнее правило детектива за кафедрой – ничего личного: ничего личного между детективом и подсудимым, детективом и юристами. За кафедрой играет роль поведение. Коп, который выходит из себя и показывает презрение или ненависть к подсудимому или его адвокату, подбрасывает присяжным мысль о зловещей системе, о крестовом походе, а не о справедливом судопроизводстве. Если адвокат называет тебя лжецом – бесстрастно отрицай. Объявляет ведение следствия некомпетентным – и это отрицай. Его клиент мечет в тебя глазами молнии – игнорируй.

Для детектива-ветерана в этом нет ничего сложного. Все-таки это заурядное дело по убийству, безразличие изображать и не приходится. Но и когда дело серьезное, ветеран ничем не выдаст подсудимому, что оно его волнует или что результат имеет какое-то значение во внешнем мире. В каком-то смысле такое отношение для подсудимого даже хуже гнева или презрения. В суде послание детектива подсудимому – простое и ясное: выиграешь ты, проиграешь, но все равно останешься куском говна со дна общества. Если присяжные вернутся с обвинительным вердиктом, ты сядешь на долгие годы, если присяжные не додумаются, то ты все равно ноль без палочки. Через полгода вернешься в городскую тюрьму как миленький по другому обвинению, говорит такое отношение. Или однажды ночью моя смена обведет уже твое тело мелом на асфальте.

Как ни странно, подсудимые редко принимают это близко к сердцу. Войдя в зал суда из духоты подвального изолятора и стоя в наручниках и кандалах, они оглядываются, встречаются глазами с детективом. Чаще всего кивают или как-нибудь еще незаметно приветствуют сторону противника. В ходе многодневного заседания кое-кто может даже пожать детективу руку или пробормотать бессмысленное «спасибо» без какой-либо понятной причины, будто тот, явившись, делает им какое-то одолжение.

Но в редких случаях, когда подсудимый не сдерживается – выделывается в зале суда, оскорбляет жестами, наезжает на судью и прокурора, – детектив переступает психологический барьер. Только тогда присутствие подсудимого признается; только тогда детектив позволит кому-нибудь заподозрить, что на самом деле его волнует исход.

В этом году Дэйв Браун выслушивал вердикт присяжных по двум его подсудимым – парням с западной стороны, двадцати двух и четырнадцати лет, обвиняемых в убийстве пожилого священника в ходе разбоя прошлой весной у Университетской больницы. Браун молчал, пока старшина присяжных зачитала вердикты первой степени, когда вдруг сорвался старший подсудимый.

– Ну что, паскуда, рад? – крикнул он, зыркнув на детектива.

Галерея затихла.

– Да, – тихо сказал Браун. – Я доволен.

Большего детектив в зале суда себе не позволяет.

Среда, 19 октября

Сидя за захламленным столом на четвертом этаже Западного корпуса суда, Лоуренс Си Доан переставляет стопку блокнотов и аккуратно проводит пальцем вдоль темных кудрей челки и обратно, убеждая себя, что все как надо. Сегодня без вихров. В виндзорском узле галстука – никаких антигравитационных сдвигов. На лацканах ни ворсинки. Вообще никаких проблем, не считая того, что сегодня он попытается привлечь к ответственности за убийство в городе Балтимор, а это всегда сродни попытке протащить "виннебаго" сквозь игольное ушко.

И теперь, когда Доан мечтает остаться в одиночестве, перечитать конспекты и подготовить вступительное слово, в дверь вваливается детектив из убойного, чтобы мучить из-за всего подряд, – этот откровенный садизм рожден тем же порывом, из-за которого маленькие дети обрывают мухам крылышки.

– Мы готовы? – спрашивает Гарви.

– Мы готовы? – переспрашивает Доан. – Ты приходишь за десять минут до заседания и спрашиваешь, готовы ли мы?

– Просто не проеби мое дело, Ларри.

– Как? – интересуется он. – Оно ко мне уже поступило предпроебанное.

Гарви не обращает внимания.

– Фотографии показываю я, да? – спрашивает он о порядке предъявления вещдоков.

– Нет, – говорит Доан, стараясь не отвлекаться от мыслей поважнее, – их показываем мы с Уилсоном. Где Уилсон? Ты звонил в лабораторию?

– А пули? – игнорирует его вопрос Гарви. – Пули сегодня понадобятся?

– Какие еще пули? Где Уилсон, он…

– Пули из багажника.

– Эм-м, нет. Не сегодня. Можешь унести в отдел вещдоков, – отвечает встревоженный Доан. – Уилсон же знает, что он идет у нас сегодня днем?

– Вроде да.

– Вроде? – спрашивает Доан. – Вроде? А Копера?

– А что Копера?

Доан идет пятнами.

– Ты же все равно не дойдешь сегодня до Коперы, правильно? – спрашивает Гарви.

Доан роняет лицо в ладони, напоминая себе известные факты. Дефицит федерального бюджета вышел из-под контроля, озоновый слой разрушается, у двадцати мелких стран есть ядерное оружие, а я, Лоуренс Доан, заперт в маленькой комнатушке с Ричем Гарви за десять минут до вступительного слова.

– Нет, Копера сегодня не нужен, – берет себя в руки Доан. – Но Уилсон наверняка понадобится.

– Мне ему позвонить? – уже игриво спрашивает Гарви.

– Да, – говорит Доан. – Да. Пожалуйста. Позвони.

– Ну, Ларри, если тебе от этого станет легче…

Доан бросает на него резкий взгляд.

– Ты на меня не зыркай, засранец, – произносит детектив, откидывая полу пиджака и хватаясь за рукоятку пистолета в поясной кобуре. – Изрешечу тебя на месте – и в этом суде меня все оправдают.

Прокурор показывает средний палец, и детектив приподнимает пистолет из кобуры, потом смеется.

– Эф Ли Доан[74], – улыбается он. – Смотри, не проиграй, засранец.

– Ну, если ты сделаешь свое дело и найдешь мне гребаных свидетелей…

Стандартный плач прокурора, который слышит тысячу раз на дню тысяча полицейских в тысяче судов по всей стране.

– Есть у тебя свидетели, – возражает Гарви. – Ромейн Джексон, Шэрон Хенсон, Винсент Букер…

При упоминании имени Букера Доан снова выразительно смотрит на детектива.

– Ну, – пожимает тот плечами, – какой-никакой, а свидетель…

– Чтоб тебя, мы это уже проходили, – раздражается Доан. – Не хочу я выставлять Винсента Букера. Это