Книга Возвращение в Чарлстон - Александра Риплей

– Сколько стоит эта вещь? – Морской офицер держал серебряную вазу работы Бейтман.

«Черт побери, – подумала Гарден, – теперь придется ее чистить, чтобы убрать отпечатки пальцев».

– Триста долларов, – любезно ответила она.

– Вы, наверное, шутите. – Он перевернул изящную вазу и принялся внимательно рассматривать ее со всех сторон.

«Еще отпечатки», – подумала Гарден.

– Это работа Эстер Бейтман, – все так же вежливо объяснила она.

– Кто это? – Теперь он держал вазу за основание на вытянутой руке.

Профессиональная выдержка покинула Гарден.

– Если вы не знаете, она вам не нужна, – сердито ответила Гарден, забрала у него вазу и поставила обратно на полку.

Одна из покупательниц заинтересовалась, чьей работы двухдолларовый чайник. Спод или Веджвуд? Гарден вымученно улыбнулась:

– Полагаю, ни то ни другое. На донышке написано «Бавария».

Задняя дверь открылась, впустив холодный воздух.

– Гарден, у меня уже закоченели пальцы.

– Сейчас иду.

– Если это всего-навсего Бавария, я не намерена платить за него больше доллара. – Женщина поднесла чайник к окну. – Я даже не вижу сквозь него свои пальцы. У меня весь фарфор такой тонкий, что через него видно пальцы.

Другая женщина показала Гарден крошечную щербинку на краю хрустальной вазы.

– Здесь отбито, – сказала она.

– Да, поэтому она так дешево стоит, – ответила Гарден. – Она упала с полки. Эта ваза стоила двенадцать долларов, а теперь всего полтора. Цветы скроют щербинку.

– Привет, Джон, – сказала Паула офицеру. – Знаешь, Гарден, кажется, сейчас пойдет дождь.

Гарден повернулась к женщинам с вазой и чайником.

– Это миссис Кинг, она с удовольствием ответит на все ваши вопросы. – А сама поспешила во двор.

В шесть часов она с Паулой проводила двух женщин, которые зашли «просто посмотреть», и заперла дверь.

– Ну и беспорядок! – простонала Паула.

– По крайней мере, дождь так и не собрался. Идем скорей домой, пока он не передумал. Я приду завтра пораньше и все уберу.

– Я тоже постараюсь прийти пораньше. Знаешь, Гарден, а у меня для тебя есть сюрпризик.

– Что?

– Ну, сюрпризик. Это когда я слышала, как кто-то сказал про тебя что-то хорошее, и я тебе это расскажу, но сначала ты должна сказать, что хорошее сказали про меня.

– Господи, Паула! Я не слышала ничего подобного со школьных времен… Ну хорошо, что бы тебе сказать? А, вспомнила. Элен сказала, что ты красивее Блонди.

– Устами младенца… Скажу Майку, пусть теперь сам делает себе сандвичи. Ну что ж, думаю, это считается. А вот мой: Джон Хендрикс спросил меня, кто ты такая.

– Это комплимент?

– Ты не даешь мне договорить. Он сказал, что ты единственная по-настоящему привлекательная женщина, которую он увидел в Чарлстоне.

– Мне кажется, красивее, чем Блонди, – это гораздо сильнее. Кто он такой, этот Джон Хендрикс?

– Ты иногда бываешь такой бестолковой! Ты же с ним разговаривала. Ну, тот офицер с убийственно-синими глазами. Только не говори, что не заметила.

– Я заметила, что он захватал всю вазу Бейтман. Идем, Паула, мы промокнем.

Спеша домой под первыми каплями дождя, Гарден пыталась вспомнить, как же выглядел тот морской офицер. И никак не могла. Да какая разница. Многие мужчины говорили ей, что она самая привлекательная женщина в Чарлстоне. Не в таких оскорбительных выражениях, как тот первый, несостоявшийся насильник, но с теми же мыслями в голове. Газеты заклеймили ее как развратную женщину, и эти мужчины, похоже, думали, что она согласится тут же отправиться с ними в постель. Она выяснила, что ледяной взгляд действует не хуже истерики. Теперь она пускала его в ход, прежде чем мужчина успевал открыть рот, и неприятностей больше не возникало.

Джон Хендрикс снова появился в магазине в конце января. Когда дверь открылась, Гарден сидела в кресле возле печки. Стоял мрачный дождливый день, и в кирпичном здании было холодно. Ей так не хотелось покидать свое место.

Она не узнала его, пока он не сказал:

– Я пришел взглянуть на вазу работы Эстер Бейтман, если она еще здесь.

Гарден холодно взглянула на него:

– Она на полке, возле вашей головы.

Он снял шляпу, положил в нее перчатки и, зажав их под мышкой, потер руки.

– Вы позволите погреться возле вашей печки? У меня совсем закоченели руки. – Он прошел мимо Гарден в заднюю часть магазина.

Гарден это совсем не понравилось. Ей не нравились мысли, которые, как она решила, были у него в голове; не нравились посетители, которые приходили только посмотреть, ничего не покупая; не нравилось каждый раз полировать серебро после того, как кто-то небрежно брал его в руки, даже не понимая, к чему прикасается.

– Так гораздо лучше, – сказал капитан Хендрикс. – Можно я положу сюда свою шляпу? – Не дожидаясь ответа, он положил ее на пол около стола.

Потом прошел мимо Гарден и снял с полки вазу.

– Красивая, – сказал он. Перевернул кверху дном и посмотрел на клеймо. – И это действительно Эстер Бейтман.

Гарден была поражена.

Джон Хендрикс широко ухмыльнулся:

– Я специально посмотрел в справочниках. Я ничего не понимаю в серебре, но вы так о ней сказали, что я решил разузнать.

«И вернулся проверить, не обманула ли я», – подумала Гарден.

– А теперь, капитан, когда все узнали, вы хотите купить эту вазу? – спросила она.

– Да, очень. Мне хотелось бы послать ее в подарок сестре. Она страстный борец за женское равноправие. К сожалению, я не могу себе этого позволить. Но я напишу и расскажу ей об Эстер. Она получит лишний аргумент.

Гарден захотелось рассказать ему о Пегги, но Хендрикс не дал ей времени. Он поблагодарил за помощь, поставил вазу на место, поднял шляпу и исчез, прежде чем она успела опомниться. Гарден пожала плечами и вернулась в свой теплый уголок.

На следующей неделе Хендрикс зашел снова. Стоял типичный для Чарлстона февральский денек, такой теплый, что Гарден открыла обе двери.

– Привет, – сказал Хендрикс. – Я просто зашел навестить Эстер. Как она поживает?

– Все еще здесь, – ответила Гарден, – и не стала дешевле, если вас интересует именно это. – Но эти обидные слова она произнесла смеясь. В такой чудесный день не стоит проявлять неприязнь.

– Моя сестра не могла поверить, что я знаю о знаменитой женщине, о которой она ничего не слышала. Я сразу вырос в ее глазах.