Книга Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Для начала нам предложили подождать в караульной башне. Неожиданный королевский визит привел всю челядь в страшное замешательство, каждый выслуживался как мог. Этого мне как раз хотелось избежать.

— Нет, мы лучше сразу пойдем дальше! — заявил я.

В облицованной плитками приемной было пусто, не считая застывшего в благоговейном страхе юного пажа.

— Ваша милость… ваше величество… — лепетал он.

— Могу я видеть камеристку (какой же титул назвать?)… моей дочери?

Леди Купей, управляющая всеми делами Марии, вплыла в зал, поправляя съехавший набок головной убор. Увидев меня, она рухнула на колени.

— Ваше величество…

— Давайте без церемоний. Я желаю поговорить с дочерью, — сказал я, поднимая ее. — Остальные будут рады погреться у камина и разделить с вами трапезу. По-моему, время как раз близится к обеду.

В воздухе действительно витали ароматы пекущегося хлеба и жаркого. Мои продрогшие и изголодавшиеся спутники, должно быть, упивались ими в предвкушении. А мой голод подавляло желание видеть Марию.

— Да, ваше величество.

— Тогда пригласите леди Марию, — приказал я, отпуская камеристку, — а я подожду ее в уединении святого места.

В скромной молельне дворцовой церкви стояли скамеечки для молитв. Со стен на меня смотрели лики святых. А под образом Богоматери лежали два камня. Это удивило меня.

Дверь открылась. Вошла Мария.

«Она стала женщиной».

Эта нежданная, непредсказуемая мысль вихрем пронеслась в моей голове.

— Мария!

Мы обнялись. Слегка отстранившись, я взглянул на нее.

В нашу предыдущую встречу она выглядела еще ребенком, хотя тогда, сжигаемый безумной страстью к Анне, я мало что замечал. В шестнадцать лет лицо дочери еще хранило некоторые детские черты, черты знакомой мне с младенчества девочки.

В восемнадцать лет от них не осталось и следа. За время нашей разлуки она совершенно преобразилась.

— Ваше величество.

Она низко склонилась.

— Нет. Называйте меня отцом, — решительно возразил я.

— Как вам угодно. — Ее тон, благопристойный и холодный, говорил о многом.

— Мария, я… очень рад видеть вас.

Мне хотелось снова обнять ее, поболтать с ней, как раньше, посмеяться.

— И я рада видеть вас.

Все та же благопристойность. Неужели так необходимо держаться с чопорной строгостью, точно мы на мессе?

— Дайте же мне посмотреть на вас.

Вечная родительская просьба.

Передо мной стояла миниатюрная стройная женщина. Серые глаза подчеркивали белизну ее лица. Цвет золотистых волос начал меняться, как в свое время у Екатерины. От меня Марии досталась самая непривлекательная черта — маленький рот, который ее не красил. Когда она поджимала тонкие губы, они морщились. Однако наряд ее был прекрасен, и, хотя еще не наступило обеденное время, Мария надела изысканные драгоценности. Она вообще держалась с королевским достоинством и взирала на меня с полнейшей невозмутимостью, ни разу не опустив глаз. Родительские черты воплотились в ней в поразительном и чудесном смешении.

— Вы удовлетворены моим видом? — произнесла она тихим неприветливым голосом, словно хотела напомнить: я сама по себе и мое близкое родство с вами не играет особой роли.

— Совершенно, — просиял я.

С явной неохотой она сдержанно улыбнулась в ответ.

Мария насторожена, и тут виноват я. Нужно немедленно успокоить ее.

— Мария, я так… соскучился…

Клянусь, я никогда не говорил более искренне. Сердце выкидывает странные фокусы; любовь в нем вспыхивает совершенно непредсказуемо, и оно, вопреки разуму, принадлежало Марии.

— И я тоже, ваше величество.

Она сцепила свои белые руки.

— Вы могли вернуться ко двору, — напомнил я.

— При дворе правит… О нет, это невыносимо!

Не спрашивая дозволения, Мария отвернулась, разразившись бурными рыданиями.

— Нет, я не могу приехать туда, — отрывисто говорила она сквозь слезы, — прошу вас, позвольте… если я куда-нибудь и поеду, то только к матери!

Это невозможно. Вокруг Екатерины объединилось множество заговорщиков… Если рядом с ней будет Мария, вместе они станут мощнейшим магнитом, перед силой притяжения которого устоит редкий мятежник.

— Увы, я не могу.

— Не можете? Нет, вы не хотите! Мы с матерью давно не виделись! Долго ли еще вы будете держать нас в заточении? Но… на самом деле это неважно. Вам никогда не удастся разлучить нас! Сердцем я всегда с ней!

— А как же я? Почему вы не думаете о моем сердце? Почему отрываетесь от меня?

— Ваше сердце отдано шлюхе! Именно из-за нее вы сломали жизнь и мне, и королеве. Я должна примириться с таким положением? Вы ведь ради этого решили навестить меня? Тогда научите, как мне примириться с собой.

Она отвернулась, не дерзко и вызывающе — на вызов я мог бы ответить, — но печально.

«Нет, — мысленно произнес я, — мне хотелось увидеться с вами, убедить вас подписать присягу». Скверные резоны. Первый — эгоистичный, второй — политический.

Наше примирение оказалось невозможным. Совершенно невозможным. Отныне и вовеки Анна сделала нас врагами.

— Что это у вас за камни? — невпопад поинтересовался я, показав на странные плиты.

— Один паломник привез их из Назарета, — сказала она. — Для напоминания о том, что наш Господь ступал по обычным камням. И чтобы мы не забывали: святость и твердость идут в нашем суровом мире рука об руку.

— Мария! Вы нужны мне! Мне не хватает вас. Разве вы не способны понять меня и вернуться?

— Нет, если ради этого я должна отречься от матери, признав, что она не являлась вашей законной женой. Кроме того, я не могу оторваться и от моей духовной опоры — святой веры.

— Значит, мои притязания, взгляды, образ мыслей никогда не интересовали вас?

Неужели она так безоговорочно предана матери?

— О, я старательно изучила их. Я прочла все изданные вами прокламации, материалы парламентских заседаний и поняла все ваши рассуждения. Я знаю о вашем отлучении от церкви и очень переживаю за вас. В трактате «Assertio Septem Sacramentorum» мне ясно каждое слово. Отец, мне понятны ваши терзания, я ценю ваш возвышенный ум и духовную честность. Но вы заблуждаетесь!

Она приблизилась и мягко взяла меня за руку.

— Я не могу поддержать заблудшего, даже любя его… вопреки моему желанию!.. Ибо если он поверит в свою правоту, а я, в глубине души убежденная в обратном, последую за ним… то именно на меня падет кара Господня!