Книга Три килограмма конфет - Нельма

Взъерошить бы волосы, отливающие рыжиной под отблеском фар, нежно провести кончиками пальцев по щеке, задержавшись подольше в том месте, где появляются маленькие очаровательные ямочки, обвести контур подбородка и легонько пройтись ноготками по шее…

Но вместо этого я только сдавленно ойкнула, когда спустя несколько секунд оказалась уже подхвачена его крепкими руками и ощутила себя в странной, будоражаще-пугающей невесомости. В голову сразу полезло стандартное возмущённое «ты что творишь?», ворчливое «да я бы и сама дошла» и смущённое «ну не стоит со мной так возиться», но, к собственному удивлению, я успела отвергнуть все три варианта, вцепилась ему в плечи и только быстро чмокнула в скулу, вздрогнув от того, насколько ледяной была его кожа на ощупь.

— Извините пожалуйста, — искренне сказал он водителю, недовольно косящемуся на то, как Иванов бережно усадил меня на заднее сидение, неохотно спустив с рук. Закрыл за мной дверь, оббежал машину и совсем не грациозно плюхнулся рядом, без промедления схватил мою ладонь и переплёл наши пальцы, так торопливо, словно мечтал об этом уже очень давно.

Он обращался со мной, как с королевой. И эта трепетность, осторожность, эти красивые и совсем непривычные мне жесты сахарной пудрой ложились на влюблённое девичье сердечко и вызывали восторг вперемешку с тупой ноющей болью, притаившейся в груди и порой напоминающей о себе мыслями, что нельзя привыкать к такому. Пусть сейчас мне довелось примерить на себя роль Золушки, но рано или поздно бал закончится и меня вышвырнет обратно в свою не-сказочную жизнь, в которой вряд ли объявится ещё один прекрасный принц.

Но с другой стороны, сейчас меньше всего хотелось сдерживать свои эмоции и тормозить порывы извечным «подумай о будущем». Будущее всё равно казалось непредсказуемым, далёким и выходящим за пределы видимости, а в настоящем у меня наконец-то появилась возможность положить голову ему на плечо, несмотря на то, что меховая оторочка на капюшоне его куртки лезла в нос и сильно щекотала лицо, и испытать потрясающее спокойствие просто от того, что он рядом.

— Ты даже не спросишь, куда мы едем? — не выдержал Максим нашего молчания и легонько потёрся носом о мою макушку, пытаясь привлечь к себе внимание.

— Я же поклялась тебе. На айфоне!

— Кто ты такая и что сделала с моей Полиной? — он чуть отстранился и настороженно вглядывался в моё лицо в поисках подвоха, а нашёл — как-то почти неожиданно для нас обоих — мои губы своими, обветренными и шершавыми после вчерашней двухчасовой тренировки на морозе.

Я покусывала их так же, как делал это он во время особенно волнительных моментов; быстро пробегалась по ним языком, как он сам, сильно задумываясь над чем-то. Льнула к нему в порыве искреннем, отчаянном, необходимом намного больше, чем воздух.

Словно это был наш первый раз. Только ещё немного лучше.

— Глупо говорить о том, как я соскучилась, если мы видимся каждый день? — осторожно поинтересовалась я, когда его поцелуи переместились сначала на кончик носа, а потом и вовсе сосредоточились на лбу.

— Глупо видеться каждый день, но делать вид, словно мы друг другу чужие, — горячее дыхание касалось моей кожи, а неожиданно откровенный смысл его слов раскалёнными докрасна щипцами ворочал мои внутренности.

Он хотел открыться! Я столько времени выедала себя изнутри сомнениями, не решаясь даже намекнуть о подобном, не зная, стоит ли вообще начинать разговор об этом, а он, оказывается, тоже хотел закончить опостылевшую игру в прятки, но молчал. И я молчала. Мы снова повели себя как два идиота, из-за неуверенности и страхов лишив себя целого месяца возможного счастья.

— Максииим…

— Это не какая-то претензия, и тебе не надо сейчас начинать оправдываться…

— Максим…

— Давай лучше забудем об этом и не будем портить себе вечер…

— Максим! — наконец-то мне удалось перебить его суетливое бормотание, крепко сжать его ладонь, удачно расположившуюся на моих коленях, и легонько потереться о него щекой. В машине было достаточно темно, а жаль — может быть, моя пугающе-блаженная улыбка сказала бы ему намного больше, чем любые слова. — Знаешь, я вот подумала: почему ты никогда не зовёшь меня на свои тренировки?

— Потому что не хочу, чтобы ты отморозила свою аппетитную попу, по несколько часов кряду сидя на трибунах? — мгновенно нашёлся он, за что схлопотал маленький и быстрый укус в подбородок. Хотя за лестную оценку моей попы, наверное, всё же стоило его отблагодарить. Да и за заботу, на самом деле, тоже. — Мне следовало с максимальной трагичностью ответить: потому что ты всё равно не придёшь?

— Какой же ты вредный, — я закатила глаза и снова легонько укусила его, а услышав весёлый смешок — укусила ещё раз, на этот раз уже ощутимо прихватив зубами кожу.

Невыносимый, противный, дерзкий Максим Иванов. Настолько раздражающе-возбуждающий, что хочется прижаться губами прямо к его ушку и прошептать, как в банальном женском романе: «Возьми меня, я вся горю!»

— Это не вредность, а прагматизм, цинизм и, пожалуй, не поддающееся логике и контролю желание разозлить тебя, ёжик, — тон его голоса стал настолько мягким и нежным, что, даже злись я по-настоящему, не смогла бы и секунды больше продержаться. Его пальцы принялись еле-еле поглаживать шею, пуская по телу тысячи микровспышек восторга, а с губ слетело торопливое, неуверенное, испуганное и в то же время полное надежды: — Так ты придёшь?

— Конечно же, приду.

— В эту пятницу?

— Да.

Максим ластился ко мне, как преданный котёнок, крепко сжимал мою талию под расстёгнутой курткой, дышал часто-часто и, кажется, почти урчал от удовольствия. И эти мгновения казались мне самыми приятными за всю мою жизнь, этаким абсолютом, квинтэссенцией чистого счастья, разливавшегося по венам вместе с кровью, и давали чувство эйфории.

Знал бы ты, Иванов, как я в тебя влюблена.

— И даже подождёшь до конца тренировки внутри гимназии, а не на поле, чтобы я не нервничал?

— Подожду, — покорно кивнула я, находясь в таком опьянённом состоянии, что не раздумывая согласилась бы кого-нибудь убить, стоило ему лишь попросить.

Без остатка погрузившись в нашу взаимную нежность, я позабыла обо всём на свете и перестала следить за дорогой, опомнившись только в тот момент, когда водитель тактично покашлял, намекая, что стоим мы вовсе не на очередном светофоре или в глухой вечерней пробке. Встрепенувшись и смутившись, мы с Ивановым скомканно извинились, поблагодарили сурового и молчаливого мужчину и быстро выскочили на улицу. Точнее, Максим выскочил, а потом помог выйти мне, при этом оглядываясь по сторонам и ероша свои светлые волосы.

Несложно было заметить его волнение. Раньше, чем я успела осмотреться, он как-то неопределённо махнул рукой и обронил неуверенное «ну, вот», с лёгкой, какой-то нерешительно-боязливой улыбкой ожидая моей реакции.

Среди взмывающих прямиком в тёмное небо высоток мы были ничтожными и мизерными, как соринки. Офисные здания светились ярко и задорно, как огромные новогодние ёлки, и вызывали одновременно восторг, интерес и страх, и я сама не заметила, когда успела задрать голову вверх, чтобы иметь возможность рассматривать их, комично приоткрыв рот.