Книга Польша против Российской империи. История противостояния - Николай Малишевский

* * *

Институт русской литературы в Санкт-Петербурге, рукописный отдел, ф. 265, оп. 2, д. 1709, Мустафин В. «Граф М. Н. Муравьев в его письмах к Л. А. Валуеву (1859-1864).

Л. 22. «Слова его Государю, что «было бы бесчестно мне отказываться от исполнения возлагаемой ныне на меня Его Величеством обязанности; всякий русский должен жертвовать собою для пользы отечества, и потому я безприкословно принимаю на себя эту трудную обязанность генерал-губернатора», были не фразой в устах старика Муравьева. А вполне отвечали захватившему как его, так и все русское общество, чувству искреннего, горячего патриотизма».

Л. 27. «Описывая всю трудность своего положения в крае после того, как мерами, им принятыми, достиг почти полного прекращения открытого мятежа. Когда опасность миновала и правительство вышло из тяжелого состояния растерянности, Муравьев в своих записках говорит, что некоторые из ближайших Государя, особенно Валуев, князь Долгоруков и князь Горчаков начали прибегать к мерам снисхождения, уступчивости, мешали проводимой Муравьевым системы управления. Они настоятельно стали ему указывать на необходимость снятия военного положения, возвращения помещиков, ссыльных. Видя, что влияние их на государя поколебало и последнего в доверии к правильности принятой генерал-губернатором Северо-западного края системы, Муравьев счел себя вынужденным при личном представлении Государю просить об отозвании его из Вильно…. всякий русский человек скажет сердечное спасибо М. Н. Муравьеву за то, что он не только сохранил край за Россией, но и сделал все, что было в его силах, для возрождения в нем русской народности, искони им владевшим. Муравьев укрепил твердо в сознании русского общества идею, что Северо-Западный край — русский. Для проведения этой идеи ему приходилось вести неустанную борьбу с высшими петербургскими сферами, которые по словам Муравьева, не знали ни истории края, ни настоящего его положения, не знали и польского характера, а потому не могли понять мысли об окончательном слиянии того края с Россией, считая его польским, ставя ни во что все русское господствующее там население».

Л. 30. «Только один Государь, да немногие из министров разделяли взгляд Муравьева на Северо-Западный край, как искони русский, другие же и большинство в то время считали его, чуть ли не ересью. Это обстоятельство еще более подчеркивает заслуги Муравьева. Как государственного деятеля России и Северо-Западного края».

* * *

Записки П. А. Чечевина (Новые материалы по делу Каракозовцев) Издание «Костромского научного общества по изучению местного края». Кострома 1918 г.

…По приезде моем в Петербург я удостоился в присутствии некоторых членов комиссии получить благодарность Муравьева за успешное исполнение возложенного поручения.

Выслушанное мною одобрение доставило мне тем более удовольствие, что оно было первое, высказанное в такой форме Муравьевым, считавшим меня своим человеком, в течение всей при нем службы оказывавшем мне полное доверие, проявившееся в поручении мне дела особой важности; до меня не раз доходили от разных лиц сведения, что Муравьев весьма доволен мною и моею службою, но сего лично он никогда не высказывал мне до сего времени. Мне известны были и частые ходатайства его обо мне перед государем, правда, не увенчавшиеся тогда успехом, даже и этого Муравьев мне никогда не объявлял.

Обо мне говорили, что это прежний ученик бесчеловечного Муравьева. Я это говорю, ибо знаю это из верных источников. Но представляю людям, близко меня знающим, решить, так ли это, и не могу удержаться, чтобы не сказать: если строгое, безусловное исполнение своих обязанностей есть жестокость — таковым я был. Когда я допрашивал старика 60 лет Маркса, вся жизнь которого была длинным испытанием, оставившего старуху жену, 15-ти лет дочь, когда я допрашивал восторженного, полного жизни Николаева, с надеждой смотревшего на свое будущее, передо мною лишь стояли враги правительства, существующего порядка, люди, по моему разумению, желавшие несчастия России, преступную деятельность, помышление которых долг службы и чести мне указывал обнаружить.

Мне скажут, что следует всегда оставаться человеком. Да, но не всегда надлежит руководствоваться человеческими побуждениями. В данном случае я нахожу (дело Каракозова, покушавшегося на жизнь Александра II) человечнее пожертвовать двумя, тремя, десятью для спасения сотен. Кто не может побороть в себе этих так называемых человеческих побуждений, кто не находит в себе достаточно твердости, чтобы решительно без колебаний исполнить то, что ему указывает служебный закон, тот в подобных случаях должен отстраниться от дела, но не имеет права быть гуманным за счет других. Если это рассуждение ошибочно, то в действительности я должен согласиться с тем, что я поступал в комиссии жестоко и бесчеловечно (с. 39).

…То, чего так настоятельно требует известная доля общества, то, чего правительство в настоящее время дать не может и не хочет и не должно, — неминуемо последует. Таковы законы времени… никакая сильная администрация не остановит ныне, как и в 1866 г., течение, по которому несется общество, не остановит — да, но задержать — может. Задержать должно, для подготовления общества к той деятельности, которой оно себе требует, задержать должно для полнейшего обсуждения вводимых реформ, задержать должно для очищения общества от гангренозного явления, Чернышевского, нигилистов и прочих. Вот по-моему, к чему клониться должна деятельность правительства. Роль незавидная, ибо, неминуемо, против подобного лица восстанет все, что требует скорейшего довершения начатого. Скажу более: люди ближайшего будущего, заинтересованные в этих вопросах, громко осудят людей этой системы, но история должна будет отдать им справедливость, и скажут — это были люди, которые смотрели не на сажень вокруг себя, а предугадывали то, что должно было последовать в будущем. Граф Муравьев это понимал, когда объявил войну ложному воспитанию, когда в лице Чернышевского, Некрасова, Курочкиных и др. объявил войну литературе, ставшей на ложном пути. Подобные всеподданнейшие записки, в которых он представил государю причины преступлений тайных обществ, появления нигилистов, не могли не вооружить против него почтенную числом публику. Недавно еще случилось мне слышать от одного лица, что гр. Муравьев в Комиссии по 4 апреля 1866 г. отодвинул Россию на несколько лет назад. Но надо знать, что бы сталось с Россией через несколько лет! А каково было воспитание, насколько оно было ложно — обнаружили труды Следственной Комиссии. Гр. Муравьев, ставший с оставлением Вильны популярнейшим человеком в России, не убоялся вооружить против себя литераторов и все так называемое молодое поколение, он смело высказал государю, что литература сеет яд, что молодое поколение стало враждебно правительству вследствие ложного воспитания, виною чему Мин. Нар. Просвещения, вследствие ложного учения, проповедуемого литераторами.

Гр. Муравьев лишился большей доли популярности, которую он приобрел при управлении Западным краем, но в этом-то воззрении на вопрос, в этой жертве себя для пользы России и заключалась, по разумению моему, его великая заслуга.

* * *

2 акростиха

Ф. 265, оп.2, № 1707 от 27мая 1884 г.