Книга Жизнь графа Дмитрия Милютина - Виктор Петелин

27 сентября в Симеиз, куда на короткое время приехал Милютин, прибыл генерал Тотлебен из Севастополя в Ливадию. Проговорили, естественно, о славянских делах и Черноморском флоте, а берег черноморский пора укреплять, как бы не вышло худое. Тотлебен всего лишь двадцать лет тому назад защищал Севастополь. Хорошо знает об обороне Севастополя. По дороге Тотлебен читал книгу Мольтке о войне 1828 и 1829 годов и высказал ряд замечаний об этой книге, которая вполне могла бы пригодиться при подготовке к войне с Турцией.

В Ливадии Милютин от императора узнал, что Тотлебен не только хорошо разбирается в инженерных и строительных делах, но и вообще в военном деле. И привел разговор с Тотлебеном о книге Мольтке. Вскоре Милютин узнал, что Тотлебен может быть назначен командующим действующей армией, у него престиж героя Севастополя.

Выслушав это решение императора Александра Второго, Милютин заметил:

– Ваше величество! Полностью с вами согласен, про знания и престиж, но укажу только на одно обстоятельство – у него слишком тяжелый и мелочный его характер, а это может оказать ему плохую услугу в командовании армией. Генерал-лейтенант Обручев проводил в Варшавском округе стратегические учения офицеров и высказал, что крепости там в очень плохом состоянии. Тотлебен, узнав об этом, обиделся, после этого он не разговаривает с Обручевым, он очень самолюбив и обидчив.

Александр Второй задумался. Почему он так торопится с выводами после встречи с Тотлебеном? Милютин лучше его знает, они работают вместе, а самолюбие и обидчивость – плохие советники командующему армией.

Из частных писем Милютин узнал, что в Сербии и Болгарии идут раздоры между нашими русскими деятелями, которые ведут дело в угоду самим себе, записывает в дневнике Д. Милютин 10 октября, – «сообразуясь с личными своими видами и честолюбивыми похотями. Дело в том, что Черняев замышлял притянуть болгарские вооружения под свою руку; уверяют даже, что он мечтал сделаться господарем болгарским; между тем болгары имели неловкость связаться с Фадеевым, который напомнил о своем старшинстве в чине над Черняевым. Отсюда злоба Черняева на болгар и расстройство планов их. Все частные письма из Сербии подтверждают, что за дрянь эти мелкие честолюбцы и все окружающие их клевреты. Они ссорятся между собой, интригуют, сваливают друг на друга неудачи. Отставной генерал Новоселов пишет мне, что, приехав в Сербию, нашел невозможным служить славянскому делу с Черняевым и хотел уже уехать обратно, но, уступив просьбам князя Милана и его министров, принял команду над Ибарской армией, которую нашел в весьма затруднительном, почти бедственном положении. Новоселов просит «советов» и помощи» (Милютин Д.А. Дневник 1876–1877. С. 97–98).

После утреннего разговора Александра Второго и Милютина о Тотлебене император решил Дунайскую армию передать все-таки великому князю Николаю Николаевичу, который, приехав в Ливадию, тут же потребовал объявить о мобилизации войск. Вскоре было решено покинуть Ливадию, пробыть в Москве не больше трех дней и возвратиться в Петербург, а после этого объявить о мобилизации войск – иначе экстренный поезд с императорской семьей невозможно будет пропустить.

В Москве 29 октября Милютин получил письмо от князя Черкасского, в котором он сообщает, что хотел бы вернуться на государственную службу.

Милютин доложил об этой просьбе Александру Второму, который поддержал это желание князя Черкасского, хорошо зная о его блестящих способностях, вспомнил работу князя в Польше, высоко отозвался о брате Николае Милютине.

– Я давно думал о человеке, который мог бы заниматься гражданскими делами в занятом крае при главнокомандующем во время войны, хорошо бы установить и связь между славянскими комитетами и правительством. Я подумаю о князе Черкасском, такие люди пригодятся в это беспокойное время.

Вечером на рауте император долго разговаривал с князем Черкасским.

30 октября Александр Второй, анализируя свои встречи со своими министрами, с послами великих держав, с иностранными гостями, перебирая в памяти все эти телеграммы и послания, твердо решил высказаться перед московским дворянством и городским обществом, поднесшим в Кремле свои адреса, о текущих событиях внутренней и внешней политики:

– Благодарю вас, господа, за чувства, которые вы желаете мне выразить по случаю настоящих политических обстоятельств. Они теперь более разъяснились, и потому я готов принять ваш адрес с удовольствием. Вам уже известно, что Турция покорилась моим требованиям о немедленном заключении перемирия, чтобы положить конец бесполезной резне в Сербии и Черногории. Черногорцы показали себя в этой неравной борьбе, как всегда, истинными героями. К сожалению, нельзя того же сказать про сербов, несмотря на присутствие в их рядах наших добровольцев, из коих многие поплатились кровью за славянское дело. Я знаю, что вся Россия вместе со мною принимает живейшее участие в страданиях нашей братии по вере и по происхождению; но для меня истинные интересы России дороже всего, и я желал бы до крайности щадить дорогую русскую кровь. Вот почему я старался и продолжаю стараться достигнуть мирным путем действительного улучшения быта всех христиан, населяющих Балканский полуостров. На днях должны начаться совещания в Константинополе между представителями шести великих держав для определения мирных условий. Желаю весьма, чтобы мы могли прийти к общему соглашению. Если же это не состоится и я увижу, что мы не добьемся таких гарантий, которые обеспечивали бы исполнение того, что мы вправе требовать от Порты, то я имею твердое намерение действовать самостоятельно и уверен, что в таком случае вся Россия отзовется на мой призыв, когда я сочту это нужным, и честь России того требует; уверен также, что Москва, как всегда, подаст в том пример. Да поможет нам Бог исполнить наше святое призвание!

Речь императора утонула в криках «ура», «буквально задрожал пол, задрожали стекла», вспоминает очевидец.

Министр внутренних дел Тимашев получил текст речи императора и должен был послать ее в «Правительственный вестник», но содержание речи вызвало у него сомнение, слишком уж в речи отдавало славянофильским духом, он послал министру двора графу Адлербергу телеграмму, в которой просил прислать ему подлинный текст речи, граф тут же отправил такой же текст, который и пришлось печатать.

Но и после этой речи императора долго еще шли дипломатические переговоры – то Турция соглашается с ультиматумом великих держав, то, почувствовав поддержку Англии, отказывается от перемирия, то снова соглашается. И так продолжалось несколько месяцев…

После Крыма дела обрушились на Милютина словно могучий водопад, одно за другим следовали неотложные дела, а мобилизация захватила его без остатка, нужно всем генералам послать инструкции, дать советы, с императором он виделся почти каждый день и получал указания, советы, приказы. Сразу после выступления Александра Второго в Кремле, 31 октября, после разговора с императором о громовом впечатлении его речи, после того, как он был на обычном разводе в манеже, Милютин принял членов Славянского комитета Морозова и Третьякова во главе с И.С. Аксаковым, затем к ним присоединился генерал Столетов, которому было поручено формирование болгарского ополчения. На повестке дня стоял вопрос о болгарском вооружении, о покупке, доставке, об использовании. Но самое удивительное было в том, что генерал Ростислав Фадеев просил принять его, тот самый, который оскорблял Военное министерство в печати, предлагал реформы, который могли нанести только вред русской армии, намекал на то, что Военное министерство ничего нового не предпринимает, и вот он в кабинете Милютина просит дать ему работу в армии. «Болтун и интриган», – подумал Милютин, а Фадеев уже входил в кабинет и как ни в чем не бывало признался, что он несколько лет тому назад ошибался. Милютин ничего не обещал ему, а когда он ушел, подумал: «Какой хвастун, а ведь только что славянофилы говорили, что Фадеева ни в коем случае не допускать до болгарских дел, как и к славянам вообще. Да, но Фадеев – талантливый писатель и генерал-майор, опытный человек, знающий славянское дело, болеющий за него…» Через несколько минут Дмитрий Милютин, позабыв недавние обиды и зная о том, что генерал остался без средств к существованию, порекомендовал отправить Ростислава Фадеева представителем русской армии к черногорскому князю. Видимо, князь и Фадеев сошлись характерами и участием в войне, потому что «после войны князь черногорский подарил ему маленькое имение около Антивари, которое дядя впоследствии продал» (Витте С.Ю. Избранные воспоминания 1849–1911 гг. Т. 1. М., 1997. С. 27).